— Мое пальто и сапоги, — заметив, что они благополучно, минуя гардероб, направились в холл отеля, не очень уверенно попросила Мария.
— Сейчас. — Людвиг подошел к киоску. Продавец что-то ловко завернула ему в пакетик.
— Пойдем, я покажу тебе подарок. — Он жестом показал наверх, в номер.
— Я пойду… только никакого подарка, ну пожалуйста, — жалобно попросила Маша.
— Как знаешь, — пожав плечами, не понял Людвиг и, крепко взяв ее за руку, потянул к лифту.
Полная дама с высоким начесом и выщипанными бровями, дежурившая по этажу, окинула Машу презрительным взглядом:
— Вы кто? Паспорт.
— Я… я… — залепетала Мария.
— Она моя переводчица, — строго произнес Людвиг и положил полной даме на столик купюру.
— Спасибо, не надо, — быстро спрятав денежку в стол, защебетала надсмотрщица и предостерегающе зашептала: — Поосторожнее, у нас патруль.
— Патруль, это что? — снимая с Маши прозрачные чулки, в нетерпении шептал Людвиг.
Откинувшись на подушки, она подставила ему свое тело.
— Вот так, умница, — стаскивая с нее узкую юбку, приговаривал он. — Приподнимись. Снимаем чулочек, один, другой. — По телу девушки вновь поползли мурашки. — Тебе холодно? — заботливо спросил он. — Сейчас-сейчас я тебя согрею. Мы ляжем под одеяло. Снимаем… свитер, подними ручки. Боже, ты просто статуэтка!
Желание настолько захватило их обоих, что свитер он снять с нее не успел. Не выдержав, они бросились друг другу в объятия.
Потеряв голову от страсти, они метались по постели.
— Где? Где ты была раньше? Я столько лет бессмысленно потерял в своей жизни, — разглядывая юную худенькую женщину после секса, с обожанием шептал Людвиг. Он гладил и целовал ее тело, не желая выпускать ни на секунду.
Принимая его ласки, против которых невозможно устоять, Маша тем временем размышляла, почему мужчины такие разные. Почему жирному свину Афанасьеву требуется животный секс, Володя благосклонно позволяет любить себя и только этот деликатный иностранец чутко откликается на все ее невысказанные желания, на любой ее даже незначительный жест.
— Хочешь, пойдем в ванную? — проводя пальцем по вспотевшей ложбинке плоского живота Маши, предложил Людвиг.
— Может, скажешь, что у тебя есть шампунь?! — томно поинтересовалась разнеженная любовными играми Маша.
— Конечно. У меня целый шкаф с шампунями, — смеется Людвиг.
— Тогда хочу…
— Ты меня не утопишь? — нырнув в мягкую душистую пену, мурчит она от удовольствия. Он, захлебываясь, пытается целовать ее тело под водой.
Пузырьки с разноцветными жидкостями на полке завораживали не избалованную хорошей парфюмерией девушку.
— Вот почему ты так пахнешь! — обнюхивая его густые жесткие волосы, втягивала аромат Маша. — Я так люблю шампуни, а у нас их так трудно достать!
— У вас нет шампуней? — удивился Людвиг.
— Не-а. — Забыв о наставлениях начальника, русская девушка призналась в страшной тайне.
— Выходи за меня замуж, я подарю тебе целый косметический магазин.
— Как это магазин?
— Сейчас все расскажу. Только сначала… обними меня так же, как там, в зале.
— Как?
— За шею. Вот так. И прижмись так же.
— Я не помню как.
— Ты потрясающая! Ты все чувствуешь! Я схожу от тебя с ума. Знаешь, что мы будем сейчас делать? Я тебя кое-чему научу.
— Меня не надо ничему учить! — опять вспомнив наставления Афанасьева, отпрянула Маша.
— Да, совсем забыл, обещанные перчатки!
Он выскочил из ванны и мокрыми руками вытряхнул из пакетика тоненькую замшу. Перчатки пролетели над головой.
— Лови!
— Ой, как жалко, они намокнут! — подставляя пенные ладони, пискнула Маша.
— Надевай!
— Жалко! Мокрые руки.
— Ничего не жалко. Завтра получишь новые!
Они любили друг друга напролет целую ночь. Забывшись коротким сном, они, просыпаясь, вновь с неистовой силой наверстывали упущенное.
Из номера он проводил ее утром. Надсмотрщицу уже сменила другая.
— Вы из какого номера? — по новой набросилась она на Машу.
Еще одна десятка успокоила ее бдительное любопытство.
Глава вторая
Маша жила с мамой, папой и братом в коммуналке. Одна большая комната: телевизор, диван и родительская кровать за гардеробом. На диване спал брат. Маша каждый вечер стелила себе раскладушку.
Папа, увлекаясь футболом, иногда забывался и громкими возгласами поздними вечерами будил девочку.
Она затыкала уши и, накрывая голову подушкой, засыпала вновь.
— Во время войны спали стоя, — оправдывался папа, когда Маша упрекала его утром за ненавистный футбол.