Я тупо стоял, глядя на девчонку. Мне не требовалось проверять пульс. Тот, кто создал меня, наградил меня другим. Без всяких прикосновений я слышал, как ее сердце медленно трепыхнулось два раза и затихло. Уже навсегда. Навсегда…
Я стоял и смотрел в застывшие глаза той, кого я считал другом, подругой, сестрой. А в голове творилось черти что:
Смерть – это просто…
Смерть – это легко…
Смерть – это красиво…
Смерть – это грязно…
Надо что-то делать! – запоздало закричал голос внутри меня.
– Поздно, Виктор. – Тихо произнес я себе, сам пугаясь того холода, который прозвучал в словах. – Она мертва…
Нет, она еще жива! – яростно продолжал кричать голос. – ОНА ЖИВА, СЛЫШИШЬ?!
– Слышу. – Так же спокойно ответил я. Все чувства закрывались ледяным щитом безразличия. Что же это? Тот самый аморальный инстинкт, позволяющий вампирам убивать без всяких угрызений совести?…
Я смотрел в бледное лицо девушки. Сколько крови из нее выпито? Человек может перенести легко потерю пол-литра крови. Белее литра – головокружение, шум в ушах, тошнота… Более двух литров – требуется срочное переливание крови. СРОЧНОЕ. Но это для взрослого человека, а не тринадцатилетней девочки…
Сколько же крови выпил вампир? Даже сильно голодный, он не может высушить человека полностью. Но выпить литра два – запросто. К чему мне это знание? Я все равно ничего не могу поделать.
Можешь! Можешь… – на грани слуха тонко кричал тот же голос, пока щиты апатии вконец не отгородили меня от него…
Я исчез с места нападения вампира – не приведи бог, меня кто-нибудь заметит. Скажете, что это – эгоизм чистой воды? Я отвечу – вы полностью правы…
Я влетел в квартиру, подошел к окну, прислонился лбом к прохладному стеклу. Сколько я так простоял, не знаю. Я очнулся, когда вдалеке завыли сирены, и через несколько минут, с небольшим временным интервалом, во двор въехали машины скорой помощи и милиции. Оказывается уже начало светать. Значит, я простоял у окна не менее часа.
Внизу, во дворе какой-то старичок давал показания сотрудникам милиции, размахивая поводком. Наверное, он вывел собаку на прогулку и тогда обнаружил тело. Я узнал старика – живет в соседнем подъезде. А вот его собаку я терпеть не мог. Не люблю я догов. Наверное, я просто не умею их готовить. Смех сквозь слезы…
Санитары (или как их там) переложили тело девушки на носилки, внесли в машину и уехали.
Я оторвался от окна. В душе был горький осадок. Ледяные щиты плавились, в груди появилась щемящая грусть и непонятная тоска…
Поистине страшная правда состоит в том, что страдания делают наши души богаче, заставляют нас острее ощущать краски жизни и с особенной чуткостью реагировать на слова.
Однако это происходит лишь в том случае, когда эти страдания и лишения не уничтожают нас окончательно. Когда они не разрушают наши души, не лишают нас способности видеть и воспринимать окружающий мир, способности мечтать и с уважением и благоговением относиться к самым простым и в то же время необходимым проявлениям реальной жизни…
Итак, что мы имеем? Вампир, наемник Кристиана, убивает моего друга. Случайно, или нет – не играет роли. Что же мне делать? Что за вопрос?! Месть – это почти единственное, что отличает нас от зверей. Значит, я буду мстить.
Даже, если это подвергнет мою жизнь риску.
Особенно, если это подвергнет мою жизнь риску.
Жизнь – игра без правил. И она скучна, если не ощущать пряный вкус опасности…
– Я убью тебя, Брайан! – зло проговорил я.
И, не раздеваясь, рухнул на диван. Несмотря на жару, мне было холодно. Меня била сильная дрожь…
Глава 6.
Как страшно и горько жить
В безнадежной пустоте
Наверное, пора забыть…
Касаясь холодных губ
Среди траурных венков
Во мраке кошмарных снов…
Меня зажало между льдом и огнём, и холод в душе обжигал не хуже, чем огонь в крови. Однако усталость взяла свое, и я уснул. Проспал я опять до вечера. Проклятье, сам того не желая, я перешел на ночную жизнь.
Лучше бы я не ложился спать вообще. Все время сна я вел с кем-то какой-то диалог, суть которого я никак не мог вспомнить. Вдобавок эмоциональные щиты исчезли окончательно, и меня бросали из крайности в крайность самые что ни на есть противоречивые чувства.
Вдобавок, я ощущал себя совершенно разбитым. Сон не оказал целительного воздействия, голова раскалывалась еще сильнее. К тому же периодически со дна, из самых темных уголков души поднималась ненависть. К тому, кто убил мою подругу, к тому, кто создал меня, к самому себе…
Я зашел в ванную, врубил холодный душ и простоял под холодными струями до тех пор, пока не стал клацать зубами от холода. Это немного вернуло меня к жизни. Я вновь ощущал себя человеком (знаете, иногда приятно побыть им, так, для разнообразия!), что просто не могло не радовать.
Одевшись, я покинул свое жилище. Возле подъезда как всегда сидели старушки, обычно под вечер, когда спадает жара…
– Витенька, ты слышал, что случилось-то? – обратилась одна из них ко мне.
Я отрицательно помотал головой, проигнорировав детское обращение:
– Нет, а что случилось?
– Так ведь, это, Светка-то, умерла. Загрызла ее какая-то псина бродячая…
Я вскинул брови в притворном удивлении, затем нахмурился, уже всерьез:
– Загрызла? Псина?…
– Ну да! Так Михалыч (тот старик с собакой) и сказал. Эх, бедная девочка, ей жить и жить…
Я кивнул старушкам и поспешил убраться подальше. Они что, не могут различить аккуратный укус вампира от рваной раны, которую бы непременно оставила собака. Хотя, скорее всего, в документах будет сказано, что девчонка погибла от руки маньяка…
Я постучал в дверь Алекса. Открыла его мать.
– Здравствуйте, Светлана Анатольевна! А, Алекс дома? – осведомился я.
– Алексей! Ты дома?! – проформы ради, крикнула мама моего друга, пропуская меня в квартиру.
Я прошел в комнату Алекса. Он лежал на кровати, уложив голову на колени к Даше и пялился в потолок.
– А, енто ты! – заплетающимся языком пролепетал он, чуть повернув голову так, чтобы я попал в кадр.
– Чего это с ним? – поинтересовался я у Даши. Происходящее нравилось мне все меньше и меньше.
– Ты ведь слышал уже о Светке? – с болью в голосе ответила мне она. Я кивнул. – Вот, и он тоже слышал…
– У него что, нервный срыв?
– Да. – Тихо ответила она. Лицо у нее было чуть распухшим, глаза воспалены – от слез.
– И вследствие этого он так накушался?
– Да.
Я помолчал, кусая губы:
– Что ж, понятно. Полагаю, мне лучше уйти. – И, не прощаясь, я покинул их…
Что за жизнь?! Все стремительно летит черти куда! Как же это уже достало. А, что же ты хотел-то? Жизнь – она как зебра: полоса черная, полоса белая. И, как правило, эти два цвета присутствуют в равном количестве. Вот только вся моя жизнь – сплошное исключение из правил. И доминирующий в ней цвет уже начинает раздражать. Может, все как-нибудь наладится? Как-никак, а дорога в светлое будущее вымощена камнями несбывшихся надежд…
Я вернулся домой, вытащил 'стандартный оклад среднего вампира' и отдал родственникам Светы, справедливо полагая, что им сейчас деньги гораздо необходимее, нежели мне. Им ведь еще и похороны организовывать…
Затем я завалился на диван и тупо провалялся два дня, закрыв глаза и вытянув руки вдоль тела.
А на третий день были похороны. Утром я встал, ужаснулся виду, открывшемуся в зеркале, поспешил умываться. Приведя себя в относительный порядок, я вытащил сумку-холодильник с антресоли. Александр был прав, говоря, что его содержимое мне пригодится. Я опрокинул в себя один из пакетов. Ледяная кровь начала впитываться еще в гортани. Организм стремительно поглощал необходимую ему энергию. Энергия оживляла затекшие от неподвижности мышцы, они периодически сокращались от остреньких уколов, словно от маленьких иголок, или электрических разрядов. Пожар в крови разгорелся с новой силой. Я ограничился тремя пакетиками, сунув еще пару во внутренние карманы джинсовой куртки…