Больше всего изменилась проблематика нашей профессии. Мои воззрения на общество, государство, экономику уже не совсем таковы, как вчера. Читатель сможет убедиться в этом, обратившись к моему трехтомнику «Материальная цивилизация и капитализм», который вот-вот выйдет из печати. В нем мне удалось лучше сформулировать свою точку зрения и объяснить удивительный даже для меня феномен относительно постоянного процветания Средиземноморья. Не подлежит сомнению, но крайней мере, это достижение, уже давно подтвержденное моей книгой. Я испытываю по этому поводу наивную и, так сказать, ничем не омрачаемую радость, как будто бы я возвратил Испании, Италии и другим странам Внутреннего моря счастливые или, по меньшей мере, довольно яркие годы, которых они были лишены традиционной историей.
16 марта 1976 г.
Предисловие к четвертому изданию
В это издание внесены лишь небольшие поправки и частные добавления. См. особенно том II, стр. 350 и 534*AD.
8 июня 1979 г.
Часть первая
РОЛЬ СРЕДЫ
Первая часть, как явствует из ее заглавия, подчинена своего рода географическим задачам и опирается прежде всего на данные демографии. Но в то же время и даже в большей степени она является историческим исследованием.
Если бы должным образом датированные сведения дошли до нас в большем количестве, мы и тогда не могли бы удовлетвориться изучением социальной географии только периода 1550–1600 годов, предпринимаемым хотя бы и ради сомнительных поисков некоего детерминизма. Но поскольку указанные свидетельства неполны, поскольку историки собирали их недостаточно систематично и поскольку наш улов, несмотря на широту захода, остается скудным, следовало бы во всяком случае заняться интерполяцией и обратиться для освещения короткого промежутка средиземноморской жизни между 1550 и 1600 годами к образам, ландшафтам, реалиям других эпох, ему предшествовавших или следовавших за ним, и даже к нашему времени. Тогда все будет способствовать воссозданию замедленной в пространстве и времени истории, оперирующей постоянными величинами. География в этой игре перестает быть самоцелью и становится средством. Она помогает обнаружить медленнее всего меняющиеся структурные реалии и организовать обзор по самой бесконечно удаляющейся линии перспективы1. География, которой мы можем задавать любые вопросы, как истории, отдает, таким образом, предпочтение почти неподвижной истории, при условии, разумеется, что та усваивает ее уроки, принимает ее классификацию и ее категории.
Средиземноморью присуща, по меньшей мере, двойственность. Оно состоит, во-первых, из ряда компактных и гористых полуостровов, пересекаемых обширными равнинами: Италии, Балканского полуострова, Малой Азии, Северной Африки, Иберийского полуострова. Во-вторых, огромные морские пространства разделены и распределены между этими миниатюрными континентами, ибо Средиземное море является не столько единым водоемом, сколько «комплексом морей».
Таковы два элемента антуража — полуострова и моря, которые мы рассмотрим в первую очередь, чтобы зафиксировать общие условия жизни народов. Но это еще не все*AE.
С одной стороны, на юге, Средиземноморье едва отделено от огромной пустынной территории, протянувшейся почти непрерывно от атлантической Сахары до пустыни Гоби, до ворот Пекина. От южной части Туниса до южной части Сирии указанная область даже непосредственно соседствует с морем. И это не столько сосед, сколько гость, притом иногда неудобный, всегда прихотливый. Таким образом, пустыня — один из ликов Средиземноморья.
С другой стороны, на севере, средиземноморские территории переходят в европейские и часто сталкиваются с ними, получая, в свою очередь, столь же многочисленные и иногда очень чувствительные удары. Северная Европа, расположенная вдали от оливковых рощ, является одним из постоянных факторов истории Средиземноморья. Именно возвышение этой части Европы, связанной с Атлантикой, будет решающим для судеб моря на исходе XVI столетия.
Итак, главы с I по III рассказывают о разнообразии условий жизни моря и широко раздвигают ее рамки. Можно ли говорить в этих условиях о физическом единстве моря (глава IV. Климат) или о социальном и, следовательно, историческом единстве (глава V. Города и дороги)? Все это этапы длинного введения, которое пытается показать Средиземноморье в его многочисленных обличьях, чтобы по возможносги лучше освоить и понять пестрый рисунок его судьбы.
*AE
Вариант введения к первой части из первого издания:
Следующие ниже главы (с I по V) посвящены не географии. Это исторические главы, поскольку вся книга посвящена истории. Их задача — только напомнить читателю о том, что за кулисами истории человечества выступает весьма изменчивый и в то же время настойчивый, умелый, иногда очень навязчивый в своих проявлениях деятель — хотя чаще всего современники, а за ними историки не выдвигают его на передний план: как его назвать? Пространственная среда — но этого слишком мало. Природа — но это звучит двусмысленно. Назовем его географической средой.
Разумеется, нижеследующие разъяснения не претендуют на то, чтобы объяснить все. Они здесь присутствуют лишь в качестве одного из отдельных этапов интерпретации. Географическая среда не является для людей фактором безоговорочного принуждения, ведь значительная часть их усилий — очень значительная и, быть может, главнейшая часть — как раз и направлена на то, чтобы вырваться из железных тисков «Природы», если употребить это почтительное выражение, смешанное с чувством благодарности и ужаса. Географическая среда все меньше и меньше стесняет людей. Зато люди все более и более теснят среду, то заставляя ее помогать себе, то не давая воспрепятствовать их усилиям, а то и вынуждая огрызаться редкими и свирепыми выходками — жестокими и кровавыми, как всякая месть.
Главы первой части не содержат никаких географических сведений, рассчитанных in aeternum [лат. — на вечность], для всех времен и народов. Они приурочены к положению вещей, сложившемуся в XVI веке, вернее, во второй половине XVI столетия. Конечно, сохранилось слишком мало документов и свидетельств, чтобы удовольствоваться для целей подобного исследования только текстами, датируемыми промежутком между 1550 и 1600 годами. Но даже если бы этих текстов было больше и из них можно было бы больше извлечь, если бы историческая география родилась в начале XVI века, не дожидаясь для своего выхода на сцену конца XIX века, все равно потребовалось бы прибегнуть к свидетельствам, выходящим «за пределы эпохи». Только в этом случае возможно установить преемственность в стечении отдельных обстоятельств, только тогда можно отметить перемены.