Начиная с 80-х годов XVI века все силы Испании были одним махом повернуты к Атлантике, где грандиозная империя Филиппа II должна была, сознавая или нет грозящую ей опасность, выдержать упорную борьбу не на жизнь, а на смерть. Мощное движение маятника бросило Испанию навстречу ее атлантическому жребию. Прислушаться к этим подземным толчкам, к этой динамике испанской политики и предпочесть такое исследование детальному расписыванию шагов Филиппа II или дона Хуана Австрийского; полагать к тому же, что, несмотря на их иллюзии, эти персонажи часто лишь действовали по заданному сценарию, означало уже выйти за традиционные рамки дипломатической истории. Однако задаваться вопросом, не имело ли Средиземноморье за пределами спорадической политической игры далекой Испании (игры довольно бесцветной, если не считать патетической вспышки Лепанто) своей собственной истории, своей судьбы и своей насыщенной жизни и не заслуживала ли эта жизнь чего-то большего, нежели роль полотна для живописной картины, было равносильно поддаться искушению огромным и рискованным сюжетом, который в конце концов захватил меня.
Мог ли я не сознавать этого? Да и как было переходить от одного хранилища к другому в поисках ключевых документов, не замечая этой пестрой и интенсивной жизни? Как было не обратиться перед лицом столь разнообразной и плодотворной активности к тому революционному пересмотру экономической и социальной истории, которому небольшая группа французских ученых пыталась придать значимость, не оспоренную ни в Германии, ни в Англии, ни в Соединенных Штатах, ни даже в соседней Бельгии или в Польше? Невозможно было подойти к истории Средиземноморья во всей ее неохватной сложности, не следуя их советам, не прибегая к их опыту, не оказывая им поддержки, не защищая новые формы исторической науки, обдуманные и разработанные у нас и заслуживающие распространения за нашими границами, спору нет, науки, склонной к экспансии, сознающей свои цели и свои способности и вследствие необходимости разрыва со старыми стереотипами стремящейся покончить с ними — не всегда справедливо — но какая важность! Здесь представлялась прекрасная возможность, увлекшись незаурядным предметом, воспользоваться его масштабом, его запросами, его противодействием и егр ловушками, наконец, его размахом ради попытки построения иной истории, чем та, которую нам преподавали.
Всякий труд ощущает свою революционность и устремлен на поиски нового, пытается чего-то достичь. Если бы Средиземноморье потребовало от нас всего лишь выйти за рамки привычного, разве это уже не составило бы величайшей заслуги?
Эта книга состоит из трех частей, каждая из которых представляет собой самостоятельный очерк.
Первая часть посвящена почти неподвижной истории, истории человека в его взаимоотношениях с окружающей средой; медленно текущей и мало подверженной изменениям истории, зачастую сводящейся к непрерывным повторам, к беспрестанно воспроизводящимся циклам. Мне не хотелось обойти вниманием эту как будто вневременную историю, обращенную к неодушевленным предметам, и вместе с тем удовольствоваться в этом случае географическим введением традиционного типа, которые украшают начало стольких книг беглым рассказом о полезных ископаемых, почвах и растениях, в дальнейшем не упоминающихся, как будто растения не оживают каждую весну, как будто стада застывают на своих пастбищах и корабли не бороздят настоящее море, не похожее на себя в разные времена года.
Поверх этой неподвижной истории располагается история, протекающая в медленном ритме: это история структур Гастона Рупнеля, можно было бы сказать — социальная история, если бы это выражение не лишилось своего первозданного смысла; история групп и коллективных образований. Как эти подводные течения приводят в движение жизнь Средиземноморья, этот вопрос занимал меня во второй части моей книги, где я последовательно останавливаюсь на истории хозяйства и государств, отдельных обществ и цивилизаций, а в заключение пытаюсь показать, для иллюстрации своего понимания истории, сложную работу этих глубинных сил на войну. Ибо война, как известно, вовсе не является стихией исключительно индивидуальных поступков.