Маррэйн — любовь и нежность в первый раз осветили его мысли. Он умирал тысячу раз, каждый день, с тех пор как увидел, как душа Беревайн ушла к ее предкам, и лишь сегодня, закрывая глаза он не видел ее лица. В первый раз в жизни у него было за что сражаться и умирать — большее, чем умирающий кодекс, и забывающиеся обычаи. Эта любовь и память оставались в нем даже когда он смотрел в лицо своему противнику.
Прежде враги, прежде друзья, что—то большее. Теперь…
Что?
— Ты изменился. — холодно заметил Парлонн.
— Как и ты.
— Нет, это в твоем взгляде.
— Она в безопасности?
— Она жива. Она сильна.
— Знаю.
— Я был бы счастлив увидеть, как ты женишься на ней.
— Я возьму ее в жены.
— Рад так думать. Я буду сражаться с тобой.
— Знаю.
— Воин, защищающий своего лорда, стерегущий святилище. Последний защитник павшего замка…
— Не стоит мне объяснять.
— Не тебе. Я заставлю понять других.
— К чему этот труд? Они никогда не поймут.
— В этом все дело. Они не поймут.
— Я пойму.
— Мы последние. После нас не будет никого. После нас не будет ничего. Ничего.
— Нет. Останутся наши дети, и дети других. Кто—нибудь вспомнит.
— Я был бы рад так думать. Ты готов?
— Я готов уже десять лет.
— Как и я.
И, наконец, пришло время. Мрачные стены из черного камня сомкнулись вокруг них и здесь нет света, но они не нуждаются в свете. Они вынуждены сражаться — силой своих душ и оковами своей чести.
Это была последняя дуэль на дэчай. Ничьи глаза не видели ее; ни историки ни поэты не писали о ней.
И это не было важно. Нисколько.
Вален закрыл глаза и гром, жар и ярость битвы остались где—то вдали.
"Ненавижу это. Ненавижу войну."
"Это будет концом. Финал. Никто более не узнает этого, не почувствует этого. Больше нет страха, больше нет потерь. Мир."
"Тысяча лет мира."
"А потом…?"
Он открыл глаза. Это уже узнать не ему.
Это было событие, что не повторится более. Титаны, легенды минбарцев, те кого многие даже называли богами…
Если бы я должен был точно указать миг, в который закончилась старая эпоха, им была бы эта последняя дуэль. После этого — ничто не было прежним. Маррэйн и Парлонн — осталось лишь двое тех, кто действительно знал, что значит быть воином. Все остальные были мертвы. Хантенн, Шузен, Магатсен… Величайшая из эпох воинов увенчалась Шингеном, и с его смертью начался закат, а когда Маррэйн и Парлонн в последний раз встретились в бою — это стало последней вспышкой пламени. Вален возвестил о новой эпохе мира, и в этом тысячелетии мира для таких, как они не было места.
Что было — то было. Будь возможным продлить эту дуэль до бесконечности — оба воина воспользовались бы таким шансом, но такой возможности не было. В итоге — должен был остаться лишь один победитель. Они оба нашли себе новые цели, новые желания, но в то время, как Парлонн видел — как его надежды угасают и гибнут, надежда Маррэйна жила.
Чего еще желать победителю?
Маррэйн, окровавленный, израненный, почти лишившийся сил, опустился на колени перед его павшим другом и врагом и протянул руку.
Парлонн медленно потянулся и принял ее, кровь текла у него изо рта, огонь покидал его глаза.
Никто не сказал ни слова.
Слабый свет в пещере погас, когда он умер.
Дераннимер вздрогнула во сне. Она чувствовала Короля Теней возвышавшегося над ней, и странного старика, чья душа сияла светом.
Она чувствовала, как приближается кто—то, и ее сердце забилось чаще — и именно тогда разговор покинул ее память.
Она была слишком слаба, чтобы двигаться, говорить или же сосредоточиться и она пропустила последовавшее, но почувствовав обнявшие ее сильные руки и услышав слова любви, она открыла глаза.
— Я люблю тебя. — услышала она голос. — Я всегда любил тебя.
— Я люблю тебя. — ответила она, чувства слишком сильные, чтобы их можно было высказать словами, переполняли ее сердце. — Я люблю тебя, Вален.
— Лорд Вален!
— Да?
— Они… они все бегут. Все корабли. Все.
Мы… мы победили!
Он ступил на кроваво—красный мир как тот, кем он никогда не хотел быть: как завоеватель. Захватчик миров, победитель в войнах.
У него есть вся оставшаяся жизнь, чтобы стать известным иначе.