- А как вы думаете, сколько это стоит? - спросил Лони.
- Я могу дать вам два динса... хм, того, что вы, возможно, знаете, как пенсы, в серебре.
Лони подумал, что это много. Он разбирался только в товарообмене своего народа и никогда раньше не торговался на монеты. Неожиданно дверь открылась, и вошел капитан Таунсенд.
- Таунсенд? - с легким удивлением произнес ювелир. - Вы за покупками?
- Нет, Магов, - ответил капитан. - Я послал сюда мальца и решил проведать его.
Лони вряд ли считал себя «мальцом», но не перечил, удивленный внезапным появлением капитана.
Таунсенд приблизился, чтобы искоса осмотреть фишку с глазами из драгоценных камней в руке владельца магазина. Вскинув бровь, он посмотрел на Лони.
- Это изумруды?
- Так их называла моя бабушка.
Из двадцати четырех пластинок шесть имели зеленые глаза, а у остальных в равном количестве были красные, синие и прозрачные глаза.
- И сколько Магов предложил за них? - спросил Таунсенд.
Владелец магазина поспешно забормотал:
- Нет никакой причины для...
- Два пенса из серебра, - прервал Лони.
Таунсенд перевёл взгляд на лавочника.
- Ты, толстая сорока! Дай ему то, что это стоит... вещь мастерства Лхоинна с двумя изумрудами.
Магов покраснел, запыхтел громче, и его лицо, казалось, раздулось его больше:
- Я не какой-то барахольщик! Я имею прибыльное дело! - он фыркнул, несколько раз взглянув на Лони и капитана, а затем рявкнул. – Половину стоимости! И только за камни, иначе мне не будет никакой выгоды.
Лони понятия не имел, сколько это сулило ему, но, казалось, капитан знал, что делает.
Капитан Таунсенд посмотрел на своего оппонента.
- Ладно, давайте посмотрим на деньги.
Ворча себе под нос, Магов достал из-под прилавка мешочек и вытянул из него монетку, которую бросил на прилавок. Лони уставился на неё, ибо монета в диаметре была в два раза больше любой, какую он когда-либо видел, и гораздо толще.
Таунсенд прокашлялся и два раза постучал по прилавку одним пальцем. Владелец магазина нахмурился, но добавил еще монету, такую же как первую.
- Достаточно справедливо, - сказал капитан. Он сгреб обе монеты с прилавка, чтобы передать их Лони. Как только тот взял их, капитан толкнул его к выходу из магазина.
Но оказавшись на улице, Таунсенд предупредил:
- Заботься о себе лучше, юноша. Эти монеты похожи на то, что ты можешь знать как «марки» в западных землях. Они стоят около пятидесяти так называемых пенни из того же металла, по крайней мере, в этом городе.
Лони онемел, а Таунсенд усмехнулся.
- За один серебряный пенни можно легко получить прекрасную комнату с отличной едой, - добавил капитан. - Так что не показывай эти деньги, даже когда мы отплывем.
Лони медленно кивнул, по-прежнему удивленный:
- Спасибо.
Капитан тихо засмеялся, качая головой, и ушел. У Лони все еще не было ясного осознания ценности того, что он держал, но он намеревался это выяснить.
* * *
Следующие несколько дней прошли быстро, и Лони вскоре обнаружил, что две серебряные «марки» здесь стоят немало. Он также начал понимать предупреждение капитана, поскольку испытал затруднения при размене даже одной из них. Когда же он это сделал, то привлек излишнее внимание. Ведь многие продавцы не могли разменять даже одну марку и возвращали её обратно.
Его потрясло то, что, продав всего одну игровую фишку, он мог питаться и снимать жилье в течение нескольких дней.
Он купил себе теплый плащ, так как тот мог понадобиться в пути, а также пару новых сапог, лучше подходящих для путешествия, чем те, которые он имел. И у него ещё осталось больше монет, чем он мог себе представить, когда на утро четвертого дня он взошёл на корабль Таунсенда, «Осколок Луны».
Они отплыли еще до полудня, и Лони смотрел через обширную гладь Восточного океана. На этот раз он что-то почувствовал, когда побережье, наконец, скрылось за горизонтом – не грусть, точно, просто чувство завершенности: он никогда больше не увидит свою родину, не говоря уже о континенте. Он не вернется.
Затем он остановился на нуждах, касающихся его следующей цели.
Лишь половина моряков с горем пополам говорила на нуманском, и лишь немногие говорили не нем достаточно хорошо, чтобы свободно общаться. Большинство говорили на гортанном языке, называемом белашкийским. Несколько дней он учился ему, слушая экипаж, прежде чем обратиться к одному из них – тому, кого они называли "первым помощником". Его имя было Янус, и он казался более образованным, чем кто-либо на борту и, к счастью, сносно говорил на нуманском.