– Нам нужны кров и еда! – вмешался Лука Мальгерб, видя непонимание на лицах скотопасов. – И чтобы за конями присмотрели!
– Понимаю, понимаю… – отвечала пастушья жена, но глаза у нее были испуганными. – Вот только здесь в такое время не ходят… Торуффы покинули горы. Граго зверствует. Земля гудит под снегом… Зачем вам наше бедное пастушье поселение, добрые люди? Мы-ть живем тут худо-бедно. Ничего у нас нет, кроме наших коз и овец. Но зачем они вам?
– Не твое это дело, зачем мы здесь! Никто дебоширить не собирается. Ваше имущество останется при вас!
Пастушья жена испуганно оглядела малое, но хорошо снаряженное войско. При желании гости могли без потерь сжечь их поселок и забрать весь тот скромный скарб, что у них имелся. Не единожды к ним заявлялись бандиты, которые уводили скот в низины и продавали. А потому не поверила женщина ни заверениям проводника Барта, который убеждал ее, что гости хорошо платят, ни обещаниям самого гостя. Тут вперед выехал Филипп и твердым, не терпящим возражений голосом объявил:
– Я ищу хорошего проводника в горы. Мне нужны не ваши жалкие пожитки, а сами горы. В Мориусе мне говорили о Яши-Бане. Где он? Жив?
Скотопасы переглянулись. Пастушья жена кивнула.
– Пока жив…
– Тогда позови его, женщина! Разбуди, коль спит. Сейчас же я хочу видеть его перед собой. А нас расположите в шатрах. Мы собираемся пробыть здесь довольно долго.
– Долго? – вздрогнула она. – Что же вам нужно, добрый человек, в нашем бедном краю?
– Тебе уже сказали, что тебя это не касается. Но когда мы отбудем, то каждая семья, приютившая нас и наших лошадей, получит оплату золотом. Золота вам хватит, чтобы продать всех ваших овец и безбедно осесть в том же Мориусе вам, вашим детям и внукам. Или купить еще больше овец и не знать нищеты. Тебе понятно, женщина?
К полуночи гвардейцы уже отдыхали по шатрам. Они ели из чугунного тяжеленного чана, с радостью вбирая в себя тепло после долгого трудного перехода. Укрывались они теплыми шерстяными одеялами, сидели на таких же шерстяных коврах, были окружены мешками с купленным в Мориусе зерном, сшитыми тоже из шерсти. Даже костры поддерживались овечьим навозом.
Где-то на краю поселения, несмотря на столь позднее время, пели. Наевшись и укладываясь спать, гвардейцы прислушивались к этому странному пению, будто бы восклицающему и горестному.
Мариэльд лежала у очага в отдельном большом шатре. От кос графини осталось одно название. Теперь спутанные седые пряди падали на маленькое изможденное лицо с большими голубыми глазами. Крохотная, хрупкая, словно веточка, она была закутана в пестрые шерстяные одеяла, выданные местными женами-ткачихами. Филипп сидел рядом с ней и ворошил палкой кизяк, который при горении пах на удивление приятно.
Чуть погодя в их укрытый шкурами шатер вошел сухой старик. Двигаясь согбенно, он прижимал к своей груди обрубок руки, замотанный в тряпки, чтобы как-то притупить боль.
– Вы-ть звали? – пролепетал старик.
– Садись, – и граф указал на шерстяную циновку.
Поклонившись, Яши-Бан боязливо присел. От него пахло овцами, молоком, мазями и умирающей старостью. Одет он был в истасканную овечью накидку и обернутую вокруг талии юбку из кожи коз. Его единственную руку окольцовывали деревянные браслеты – дерево в здешних местах ценилось, потому что с низин его поднимать было дорого, сложно и трудозатратно. На его плешивой голове вздымалась войлочная шапка с острой вершиной, символизирующая гору.
– Расскажи, куда ходил, Яши-Бан, где бывал. Я слышал, ты в молодые годы считался известным искателем сокровищ?
– Было дело, добрый человек. Отчего ж не быть? Молодой был… Дурной, – Яши-Бан улыбнулся ртом, где гордо сиял чернотой единственный зуб. – Много где я ходил. За горы Медведя ходил, за Лисиные норы ходил, по отрогам Черных Туманов ходил, к богам вниз спускался, в их зловонные и черные чертоги.
– Далеко эти чертоги?
– Очень, добрый человек.
– Как же ты туда добирался?
– А я тогда запасался козьим жиром, маслом соленым и бурдюком с водой. А потом еще месяцы ходил, питаясь чем попало. Молодой был, дурной… Не думал, что в кой-то миг еды может не хватить, да и руки у меня тогда были сильные, могучие. Не то что сейчас… даже себя порой поднять не могу! – И Яши-Бан застонал, скорчившись будто от боли. – Я тогда своими сильными руками забирался на отвесные скалы, используя веревки. А еще меткий был, барана мог убить из лука. Ох, хорошие годы были, не тяготил я тогда свою бедную семью еще…