– Теорат прав! – выпалила, будто каркнула, Амелотта. – Гейонешем ты лишь внесешь смуту в наши ряды. Мы и так пострадали, лишившись Мари… – Она вздохнула, и сквозь ледяную маску проступило горе, сделавшее ее сморщенное лицо живым. – Они захватили ее… Зачем, зачем им нужен кто-то еще, Летэ, если у них была она? Теперь здесь остались лишь мы одни…
Из-за стола донеслось полузвериное ворчание.
– Знают о нас все… Все… хр-р-р… знают… Об-ыгр-али… – проворчал Винефред.
Он обозрел совет своими блеклыми глазами, лишенными цвета, – почти белыми. Лицо Винефреда походило на лицо выкопанного из могилы мертвеца. Он жил как зверь уже много лет. Его волосы висели на голове редкими пучками, потому что он начал терять их, как теряет всякий старейшина, забывающий о том, что такое кровать и теплый очаг. Винефред жил вместе с Сигбертом в далеких снежных горах Филонеллона, соседствуя с ярлом Барденом. Но питались эти двое часто не людьми, а зверьми, потому что уходили слишком далеко от поселений. Его иссушенное сердце с трудом билось в чахлой груди, однако ни один из старейшин не рискнул бы бороться против Винефреда – вампира старого, опасного и нелюдимого.
В совете начались горячие споры.
Гейонеш считался унизительным напитком. Никто не желал выворачивать свою душу. Никто не хотел, чтобы ему заглянули в сердце, потому что зачастую там обитали страхи и сомнения, которые каждый тщательно скрывал. Почти все те, кто был весьма молод, может, и не противились бы показать свои воспоминания Летэ, но они глядели на тех, кто был древнее. И все древние, те, кто был старше тысячи лет, упрямо отказывались под разными предлогами.
Летэ сидел, и лицо его перекосила холодная усмешка: он понимал, что его готовились предать снова. Ведь он помнил, что большая часть старейшин в 1213 году, в тот переломный момент, когда клан Сир’Ес готовился обратиться в прах, думала о переходе в противоборствующий клан Теух. Такие воспоминания могут не просто пошатнуть, а вовсе разрушить репутацию любого старейшины. Летэ был известен своей мстительностью. Разве не он приказал иссушить всех Теух до единого, даже тех, кто клятвенно обещал служить ему на крови?
– Горрон? Где Горрон? – поинтересовалась Амелотта. – У нас остался один-единственный мнемоник, способный разрешить этот вопрос, но почему его нет?
– И правда, где эта шельма? – гулко откликнулся ярл Барден.
– Горрон прибудет летом… – со сдержанным гневом ответил Летэ. – Я столько ждать не собираюсь… Мне нужны доказательства преданности клану, подтверждение того, что все находящиеся здесь сидят за этим столом не зря. Я не смею требовать от вас исполнения обряда, ибо это не входит в священную клятву. Но каждый из вас должен решить, хочет ли он и дальше касаться этого каменного стола, высеченного на моих глазах из цельной скалы. Таково мое решение! – Помолчав, он продолжил уже ледяным голосом: – Что касается других дел, то наш крупнейший Ноэльский феод остался без наследника. Мне потребуется старейшина, способный провести войско через Гаиврарский перевал, чтобы успеть захватить власть и в графстве, и в Цветочном банке, а также успокоить все волнения.
– Сир’ес… – прокашлялся молодой старейшина Инсо Кимский. – Кхм, боюсь, что в банке захватить власть не выйдет-с…
– Почему?
Инсо заволновался, чувствуя на себе тяжелый взгляд. Однако не мог промолчать, понимая, что, будучи банкиром, обязан сообщить, что не все в этом меняющемся мире теперь захватывается силой.
– Цветочный банк является, по сути, казной Ноэльского графства, да. Но по бумагам он независим-с! – торопливо сказал он. – На данный момент эта казна должна быть почти опустошена, потому что те слухи, что передал графу Тастемара управляющий Ярвена, – правда! Из казны Ноэльского графства была оплачена как глеофская война в Стоохсе, так и готовящаяся война на Юге. Так что можно считать, что почти вся ноэльская казна сейчас покоится в других королевствах в качестве займов, кхм… Дабы вернуть эти займы, нам нужны представители графского рода Лилле Аданов. Или Юлиан, или Мариэльд. И никто более! Только они властны над ноэльскими управляющими первого и второго порядка. Вместо них можно было бы использовать их гербовый перстень, который широко известен в узких банковских кругах как заверительная печать… – И банкир бросил испуганный взгляд на графа Тастемара. – Но, похоже, «Голубой олеандр» для нас безнадежно утерян-с.