Левицкий хотел что-то гневно ответить, но тут в приоткрытую фрамугу вновь донесло издалека чистое пение серебряных труб. Было ровно девять вечера.
-- Красиво играют, сорванцы, -- прислушавшись, сказал Левицкий. -- Прямо за душу берёт!
-- А кто это играет? Ваши?
-- Да нет, соплячьё. Школьники! Мы их тоже к делу разнообразному приставили: курей кормить, свинюшек, глину копать. Сейчас время такое, всем работать надо. Заодно и дозором стоят, раз в две недели в порядке очерёдности. Либо по тревоге, как сегодня. Вон, как до музыки своей дорвались. Сигна-ал!
Левицкий на мгновение усмехнулся каким-то своим мыслям.
-- Не опасно школьников в дозоры выпускать? -- удивился Керн. -- Тут вроде бы бандиты попадаются. Да и оружие в руки детям давать я бы всё же не рисковал без крайней нужды...
-- А у нас крайняя нужда и есть! -- прорвало Левицкого. -- Вот крайняя нужда и есть! У нас рабочих рук нету, вообще никаких рабочих рук, ни квалифицированных, никаких! Вы тут сидите, у вас работников целый полк, а они не делают ничего, только песни революционные поют и жрут свою баланду! Ну ничего, мы этот порядок изменим! Все работать будут! А соплячьё это... с них на работе толку мало, вот их и ставим в дозоры! И им нравится, кстати, нравится! И стрелять они готовы, не хуже нашего с вами готовы! А кого я в дозор стоять отправлю? Инженеров, которых тут семь человек на район? Автомеханика? Формовщиц с кирпичного? Сами подумайте!
Керн покачал головой.
-- Поясните мне вашу мысль, -- попросил он тихо. -- Вы что, детей отправляете в дозоры потому, что они вам на производстве не нужны? Поэтому вы их посылаете жизнью рисковать?!
Левицкий как-то сник.
-- Не всегда, -- сказал он. -- Только когда тревога. Или просто в разъезды. Детей много, ездят они редко. И они стрелять умеют, будьте уверены! Они бандитам спуску не дадут!
-- А бандиты им, если поймают? Дадут им бандиты спуску?!
-- Что вы ко мне пристали?!! -- заорал Левицкий. -- Это вообще несвоевременный вопрос, если хотите знать! Это я вас обвиняю, я, а не вы меня, и не переводите, пожалуйста, разговор! Будьте мужчиной, в конце концов! Умейте понять, что такое ответственность! Нам выжить сейчас надо, вы понимаете -- выжить! Вы что, совсем не понимаете? Вообще не понимаете?! Мы пережили атомную войну! Сейчас всё станет по-другому. Всё! Сейчас нет времени рассусоливать: дети там, не дети... У меня наших, тетеринских, две тысячи пятьсот человек, и у всех семьи, между прочим, всех кормить надо! А дети эти -- приблудные, городские, их нам по разнарядке выделили! По разнарядке! Почему я их кормить должен?! Что за слюнявый гуманизм?! Нам дети не нужны, нам специалисты нужны, здесь, по сельскому, понимаете, хозяйству! Их работать приставили, и вас приставим, и коммуну вашу всю приставим, будьте уверены! Сейчас всем выживать надо, пусть другие выживают как умеют, а мы будем выживать, как нам надо! Я же их в дозоры посылаю, между прочим, на работу посылаю, а не на удобрения перевожу, как вы тут нас перевести хотели!
Керн помолчал несколько секунд.
-- Значит, -- сказал он, -- обитатели трудовой коммуны потребны вам прежде всего как источник практически бесплатной рабочей силы, упрощающей выживание двух с половиной тысяч ваших тетеринских сограждан?
-- Время сейчас суровое, -- глухо ответил Левицкий. -- Каждый сам знает, о чём ему заботиться. Вон, Ира -- врачиха, она ценный человек. А кто не ценный, того зачем надо?
-- Дети, значит, не ценные люди.
-- Зато мы газовые камеры не строим! -- яростно, с глубокой моральной правотой в голосе воскликнул Левицкий.
Новый руководитель коммуны зевнул, провёл устало по лицу рукой -- точно стряхивал прилипчивое наваждение.
-- Пошли вон, Левицкий! -- приказал он. -- Забирайте своих подонков и сваливайте. А врача я оставлю у себя, вам её не видать больше. И учтите: если вы или ваши люди ещё раз подъедете к коммуне на выстрел -- этот выстрел раздастся.
Левицкий широко, открыто усмехнулся.
-- Не раздастся, -- сказал он. -- мы как раз подошли к самому главному. У меня к вам, дорогой вы мой, ультиматум! Завтра на рассвете я пошлю столь дорогих вам школьников штурмовать коммуну. И они пойдут, будьте уверены! Особенно после того, как мы расскажем им о вашей газовой камере. Хотел бы я посмотреть, как вы будете стрелять в них! А чтобы не пропустить ни одного кусочка этого зрелища, я поставлю сзади кинооператора. И передам диск с этим фильмом в город, на радость вашим коллегам из рабочего комитета. Но вы стрелять в детей, наверное, не будете -- и по этой причине, и потому, что вы гуманист, конечно же. Поэтому они ворвутся сюда, посмотрят своими глазами на ваше барачное житьё-бытьё и повесят вас. За ноги, как Муссолини. Вам всё понятно, Керн?!
-- Куда уж яснее, -- согласился военинструктор, перекладывая автомат на грудь. -- А теперь убирайтесь!
Левицкий, подняв высоко голову с видом одержавшего моральную победу человека, вышел в двери кабинета. Керн с размаху ударил его в затылок ствольной коробкой автомата; пожилой обмяк и упал ничком, издавая глухие стоны. Военинструктор схватил его за шиворот и поволок наружу из административного корпуса. На свежем воздухе Левицкий пришёл в себя и тотчас получил ещё один удар в голову -- сапогом. Это успокоило его окончательно. Керн втащил грузного Левицкого в арестантский блок, с усилием поволок в подвал, к открытой газовой камере. Обрывком верёвки, которой был привязан Бенедиктов, скрутил незадачливому гостю руки и ноги под сиденьем дырчатого стула. С размаху задвинул стул в камеру и закрыл задвижку.
-- Тут тебе и место, -- с неожиданной для самого себя злобой в голосе сказал он, полюбовавшись на творение своих рук.
Бегом покинув арестантский блок, Керн выбежал к воротам коммуны. Бросил на ходу в приоткрытое окно караулки, где дозорные стерегли своих коллег -- тетеринских стрелков:
-- Мухтаров, этих не выпускать! Сбегут -- все головой ответим!
-- Есть! -- чётко воскликнул в ответ Алибек.
-- Я скоро вернусь, -- убегая, прокричал Керн.
Открыл ворота коммуны, вывел из конюшни свою игреневую кобылу -- и умчался в апрельскую ночь, скованную тонким серебряным ледком.
Его остановили очень быстро, сразу же за переездом. Подъехали четверо пацанов лет по четырнадцать, только один с ружьём, и ещё у одного -- старинная труба. На таких трубах когда-то играли бездарно в пионерских лагерях, подражая легендарному "Артеку".
-- Стой, кто таков?
-- Из города, военный уполномоченный рабочего комитета. Принял управление трудовой коммуной на себя в связи с бардаком... извольте посмотреть мандат!
Тот, что с ружьём, козырнул, взял бумаги Керна.
-- Давно руководите?
-- Часов шесть, -- признался Керн.
-- Много вас приехало?
-- Один как перст. Да и предыдущая администрация удрала, заслышав торжество вашего боевого гимна. Собственно, я поехал искать помощников.
-- К вам в коммуну поехали наши старшие товарищи, разбираться в тамошних делах. Они вам помогут.
-- Чёрта с два! -- сказал Керн. -- Они не помогать приехали, а грабить. Ваш главный начальник Левицкий сказал такие вещи, что я был вынужден арестовать его вместе со всей депутацией.
-- Арестовать Левицкого?!
-- Ну да.
-- А по какому, собственно, праву?
-- Территориально наша коммуна его власти не подчинена, он впёрся к нам с вооружёнными молодчиками, вёл себя по-бандитски. Угрожал, что завтра отправит на штурм нашей коммуны здешних школьников.
-- Это мы и есть. А что такое там, с этим штурмом?
Керн коротко рассказал, чем именно угрожал ему Левицкий.
-- Словом, -- закончил он, -- после эдаких угроз я решил, что штурма не допущу, и сам поехал искать вас. Хотите -- вешайте меня прямо здесь. Тут вы хотя бы в своём праве это сделать. А там -- Левицкий точно свалил бы всю ответственность на вас.
-- Не понимаю, -- сказал старший, -- зачем вам это всё нужно.
-- Что -- это?
-- Ну... приехать сюда, с нами связываться. -- Он явно был растерян и не знал, что делать с Керном дальше.
-- Разве не очевидно? -- усмехнулся военинструктор. -- Мне нужны помощники. Хотя бы на самое первое время, пока я не найду их среди жителей коммуны.