-- Ваши предложения изложите в письменном виде, -- сказал он. -- Расстрелы и газовые камеры не предлагать.
-- Да я же не зверь, я же не волк, -- забормотал Юрий, принимая блокнот как драгоценный дар. -- Я же понимаю... Газовые камеры, это так, это для блезиру... Посидит ночку в газовой камере, окстится, потом дисциплину соблюдать легче, правда? Я ж не Кристаллов, не Тамара эта самая Фёдоровна! Надо дело делать, в людей их превращать надо, вот что я скажу, товарищ Керн...
Руководитель коммуны, не дослушав до конца Лантанова, схватил свою куртку и выбежал прочь.
У входа в административное здание его ждала небольшая делегация: там были мужчины и женщины, пожилые и помоложе, а среди них -- фельдшер Ирина, стрелок дозора с воспалёнными от бессонницы глазами и житель из одиннадцатого блока -- тот, что ходил в оранжевом.
-- Мужчина! -- окликнули его. -- Гражданин Керн! Поговорить...
Военинструктор подошёл к собравшимся, коротко кивнул.
-- Прошу в кабинет.
Пришедшие чинно расселись, зашушукались, и Керну пришлось их поторопить дежурным "Слушаю вас!"; после этого из толпы выпихнули солидного дядю с аккуратно подстриженной бородой, похожего на царского министра.
-- Вот мы тут послушали руководителя районной администрации господина Левицкого, -- сказал солидный, -- и так поняли, что мы ему кругом задолжали. В том числе и за наше, так сказать, успешное освобождение от тирании коммунистов. Как следствие, гражданин Левицкий предлагает нам должок-то выплатить. А мы себя должными не считаем, и платить мы никому ничего не собираемся. Вы, господин Керн, как думаете, наша община что-нибудь этому Левицкому должна?
-- Думаю, что нет, -- сказал Керн. -- Разве что обнаружатся какие-нибудь документы на этот счёт. В любом случае, долги трудовой коммуны -- пока что забота её администрации, а не населения.
-- Золотые слова, -- согласился солидный господин. -- А вам известно, что Левицкий собирался вас повесить?
-- Он говорил мне что-то такое, -- кивнул Керн, -- но у него не получилось. Наоборот, это я отправил его в газовую камеру. Но я не могу не признать, что за Левицким стоит сейчас историческая правота.
-- Какая такая правота?! -- Собравшиеся бурно зашумели.
-- Историческая. Под его руководством районные власти сумели сохранить средства производства, более того -- наладить производство. А тут, в коммуне, в это время жрали их хлеб и валялись под шконками. Вы себе администрацию грамотную, и то подобрать не смогли! Вас всякая сволочь по глазам нагайками хлестала, а вы терпели. Вот теперь Левицкий весь в белом, а вы... э-эх!..
-- Неправда! Мы тоже работали!
-- Вы вот именно что работали, а надо было трудиться. Труд -- он, знаете ли, осмысленный, он перспективу имеет. Остальное -- так, нагрев атмосферы путём перевода продуктов питания в калории. Ну скажите мне сами, какая у вас тут может быть осмысленная перспектива?!
-- А у вас есть осмысленная перспектива?!
-- Вы ко мне по делу пришли, или вы мои убеждения хотите проверять?!
-- И то, и другое. Какие ж могут быть дела, если убеждений нет? А так у нас к вам вообще-то предложение. Только оно, так сказать, не для всех. Не для митинга!
-- Я, конечно, по митингам главный спец. Только и делаю, что митингую, -- горько сказал Керн.
-- Ну, вы-то нет, а вот были тут, что без митингов есть не садились. А предложение у нас, господин Керн, такое: Левицкому этому ни черта не отдавать, а захватить землю под коммуной по праву работающих на ней людей. Земля тут чистая, плодородности средней -- у нас агроном вот есть, Дарья Тимофеевна, она разбирается. Пока холодно и голодно, в городе делать всё равно толком нечего. А мы тут тем временем развернёмся: построим посёлок с коттеджами, электростанцию, парники, да и вообще организуем себе дачи. А дармоедов и сельских тутошних жлобов -- пинком и на свалку!
После этой филиппики воцарилась тишина: люди ждали, затаив дыхание. Мельком Керн подумал, как несуразно выглядит всё это положение: вот есть люди, есть у них какая-то инициатива, задумка, есть, наверное, и воля задуманное исполнить; а вот поди ж ты -- обязательно надо поговорить с каким-никаким начальством, надо, чтобы кто-то сказал "добро!" и разделил тем самым с ними всю меру ответственности.
-- Ну, допустим, -- сказал он. -- Дачи -- это хорошо, дармоедов проучить тоже не мешает. А работать на дачах кто будет -- крестьянин за бутылку? Или гастарбайтеров наймём? С утра мы этот вопрос уже обсуждали. Все сошлись на том, что они не бобики -- вкалывать, и что пущай работает спившийся пролетариат. Только вот беда: нету у нас тут под рукой пролетариата! Не спившегося нету, ни трезвого -- никакого! А если и есть у нас пролетариат, -- Керн уже почти орал, -- так только с приставкой "люмпен-", причём это вы сами, граждане, вот вы, самый вы наш замечательный "средний класс"!
Люди сидели тихо, поражённые этой неожиданной вспышкой гнева.
-- И нечего орать, -- сказал мужчина, похожий на царского министра. -- Мы прекрасно понимаем, что сейчас рабочего ни за какие коврижки не купишь. Сейчас рабочие везде нужны, а где нужны сильнее всего, туда их просто мобилизовали. У здешних жлобов помощи не дождёшься, и не надо. Три шкуры потом сдерут за эту помощь! Так что если уж работать, так самим. Но мы согласны! Потому что коттедж и дача на чистом месте -- это тебе не за светлое будущее работать! Не за высокую идею, небось! Тут всё ясно, всё своё, а за своё мы точно от работы не отступимся.
-- Отступитесь, -- пожал плечами Керн. -- Вы работы этой ещё, как говорится, не нюхали. И Левицкий тот же не от хорошей жизни себе работников подыскивает: у него проблемы те же, за энтузиазм работать никому не хочется, а повышать, как говорится, уровень жизни -- не на что. Вот и ищет, где кусок урвать пожирнее. И вы искать будете! Но вообще-то вы предлагаете, как говорится, хоть какой-то конструктив. Он, конечно, развалится при первом же соприкосновении с реальностью, но это всё же шаг. Так что я вас, пожалуй, поддерживаю. Будем реформировать коммуну!
-- Но вы так и не ответили на вопрос о ваших убеждениях, -- сказала вдруг Ирина. -- А это, сами понимаете, очень важно... Нужно же знать, кому мы доверяем руководство.
-- А вы доверяете мне руководство?
-- Конечно. Мы же к вам сами пришли! Вы человек решительный, суровый, дармоедов и тунеядцев не потерпите ни за что. Вот вам нами и руководить. Если, конечно, убеждения не помешают!
-- Вам мои убеждения помешают, -- устало сказал Керн. -- Я вам не стану преподавать азы политграмоты, я сегодня уже пытался, но не помогло. Но с вашими нынешними представлениями о жизни вы дальше могилы не уедете, и ещё других с собой в эту могилу утянете. Но я попробую показать вам впоследствии лучшую перспективу, чем ваши дачки... А пока что, -- военинструктор задумался, -- считайте меня... большевиком! Так всем будет удобнее: и вам, и остальным жителям, и, в особенности, блаженному истопнику от интеллигенции господину Бенедиктову. Он с удовольствием напишет на старости лет мемуары, как я в этом лагере смерти угрохал сорок два миллиона человек, пока ваши дачи строил. И назовёт эти мемуары "ГУЛАГ-2": удобное название, стильное и думать не обязывает.
8. Открытие.
Тем временем приехали и долгожданные гости: те, за кем Керн посылал Валеру и Мухтарова -- учителя и инструкторы подростков. Керн здраво рассудил, что те, кто смог в условиях смутного времени вырастить своих воспитанников порядочными людьми, вряд ли откажут ему в совете и помощи.
Он не ошибся. Приехавших было мало, всего трое, но зато они энергично поддержали все инициативы и реформы Керна. Рабочие с кирпичного завода тут же обвинили их в "недостатке конструктивной критики", но руководитель коммуны в конструктивной критике на этот момент как раз совершенно не нуждался. Ему нужно было действовать.
-- У нас тут бред и анархия, -- сказали Керну приезжие. -- Так что на местный опыт не оглядывайтесь. А то свихнётесь, как Кристаллов. Действуйте, как считаете нужным, а мы поддержим!
Керн вкратце описал им планы преобразования коммуны.
Все, кто не желает работать, должны быть удалены.