Все, кто желает работать, должны заработать на неквалифицированной работе достаточно, чтобы приобрести инструменты, оборудование и материалы для более квалифицированного труда. Впоследствии они будут являться прямыми собственниками этих инструментов, материалов и земли, создав кооператив или артель -- то, что будет более соответствовать установившейся в коммуне форме общественных отношений.
Учитывая взрывоопасную обстановку в коммуне и вокруг, алкоголь и азартные игры временно находятся под строгим запретом. С другой стороны, запрещается "организованный досуг" в форме пения революционных песен и строевых маршировок вокруг флага. Необходимо организовать широкомасштабную культмассовую работу. Это -- первое дело, в котором Керн не доверяет пока что самим обитателям коммуны. Ему нужна помощь со стороны.
Нужно сообщить в город, в рабочий комитет, о том, что здесь творится. Это второе дело, в котором просит помощи руководитель.
Наконец, пора бы подумать об избавлении округи от бандитов, ибо люди, которые стреляют по ночам дробью в детей, заслуживают того, чтобы их истребили без лишней жалости. Здесь уже все, у кого есть совесть, определённо должны помогать друг другу.
Все пункты программы Керна были встречены приехавшими с молчаливым одобрением.
-- Надо будет, чтобы вам в помощь кого-нибудь прислали из города, -- сказал один из воспитателей. -- Вот у нас немцы в соседях, так там ребята работают -- будь здоров! А всё почему? Из города к ним приехал рабочий комиссар. Так что думаете -- перетряхнул месяца за два всю их куркульскую натуру. Если б не он, нам бы тут немцы точно Сталинград устроили! А так -- ничего, сагитировал их за мир и добрососедские отношения...
Слушая их, Керн думал, что неплохо бы ему познакомиться с этими немцами и с этим комиссаром -- авось, научили бы, вразумили, как быть и как действовать дальше. Но сердцем новый руководитель хорошо понимал, что не найдёт ответа извне ни на один из своих вопросов -- хоть сколько жди помощи, не дождёшься! Любое дело, любое доброе и полезное начинание казалось ему сейчас искрой пламени, брошенной в жидкое дерьмо в тщетной надежде, что оно разгорится: ведь и личный опыт каждого человека в отдельности, и исторический опыт всего человечества подсказывает, что в определённых условиях даже дерьмо способно гореть! Но дерьмо, пузырясь и булькая, загораться явно не спешило, и оставалась лишь тщетная надежда на то, что "скорбный труд не пропадёт", и падающие искры хотя бы подсушат эту дрянь до нужной кондиции. Керн поймал себя на том, что начинает постепенно терять всякое уважение к человеческим правам и достоинству обитателей коммуны, обращаясь вместо этого к неприятному опыту Юрия Лантанова. Сейчас "гостиоры" уже не казались ему таким ужасным и однозначным злом.
Приезжие привезли раненому кое-какие травы и лекарства, взяли несколько написанных Керном писем, чтобы передать их как можно быстрее в город -- и уехали, вновь оставив военинструктора во мрачном одиночестве.
Шум из жилых блоков всё усиливался. Жители требовали от власти (от него, Керна!) обеспечить им человеческие условия содержания. Требования час от часу росли, и Керн начинал бояться в ответ вспышки собственного маниакального гнева.
Часа в четыре пополудни Керна позвали случайные свидетели -- смотреть на убийство; оказалось, что в его комнату забрёл Мухтаров и выволок из-под шконки товарища Юрия, крайне недовольного таким поворотом дела. Сейчас кадровый дозорный избивал несостоявшегося садиста, держа его одной рукой за мягкие белые волосы, а другой -- выламывая руку. Сапоги Алибека смачно и часто врезались в стройные бёдра идейного строителя нового мира. Лантанов уже не отбивался, а только беспрерывно орал, как поднятая за шкирку напаскудившая кошка.
Откуда-то набралось зрителей, в основном -- бородачей из блока номер один.
-- А ну, все вон отсюда! -- заорал натужно военинструктор, размахивая своим автоматом. -- Вон!!!
Повторять дважды не пришлось: репутация "палача" ещё не успела развеяться за Керном.
Начальник коммуны подошёл к дерущимся, отобрал у Мухтарова стонущего Юрия, швырнул того обратно -- под шконку. Повернулся к дозорному с гневом и разочарованием на лице:
-- С ума сошёл?!
-- А что, собственно, этот подонок... в моей комнате?!
-- Спасается от суда Линча, разве не видно? -- Керн отыскал полотенце, брезгливо вытер руки. Рухнул на кушетку, под которой мелким частиком билось сердце товарища Юрия. -- Если вы хотели наказать его, это было нужно делать раньше, Мухтаров!
-- Но он же... -- Дозорный нагнулся к уху Керна и сказал одно слово, характеризовавшее Лантанова с наихудшей стороны.
-- А то я не вижу! -- Руководитель коммуны усмехнулся. -- Тут, знаете, с нормальными людьми вообще плохо. Я на вас рассчитывал, а вы сделали такое шоу для этих... этих...
Не найдя нужных определений, Керн просто ткнул пальцем за окно.
-- Гужбанов, -- подсказали из-под шконки.
-- Ты хоть молчи, -- посоветовал Керн. -- А то плохо кончится.
Под шконкой затихли.
Керн помолчал с минуту.
-- Понимаешь, -- сказал он Мухтарову откровенно, -- я в тупике. В ауте, как принято было выражаться четверть века назад. Я действительно не знаю, что делать. Это -- болото.
Дозорный усмехнулся. К этому моменту успел немного остыть, и теперь настроен был на философский лад.
-- Быстро ты прошёл свой эволюционный путь, -- ответил он. -- Эти, -- он ткнул под кровать большим пальцем, -- сперва месяца два не могли поверить, с чем имеют дело. Кричали, что человек по природе хорош, что дай ему идею и мысль -- и человек тотчас же устремится к звёздам... До "болота" они дошли уже на моей памяти! А там и гостиоры присоединились, и газовая камера, и всё остальное. А населению плевать! Население давно научилось обходить всю эту трескотню, двигаясь по кратчайшему пути непосредственно к баланде.
-- Значит, я сволочь, -- сказал военинструктор.
-- Человека формирует среда, -- ответил ему Алибек. -- эта среда хочет сформировать из тебя сволочь, здесь выживают только сволочи, здесь нет коллектива. Но это совсем не значит, что ты можешь распускаться. Не смей распускаться, Керн! Ты для них перемены. А уж к чему, в какую сторону будут эти перемены -- зависит от тебя.
-- Здесь кому-то нужны перемены? -- удивился Керн.
-- Мне, например. Да и среди жителей не многие-то были довольны прежней властью.
-- Кажется, теперь прежняя власть станет для них идеалом!
-- Так всегда бывает. По крайней мере, в России. Тебя это не должно удивлять!
-- Но что мне делать? -- вздохнул Керн.
-- Думать, Керн. Думать!
И Керн думал. Впрочем, это не помешало ему провести вечером ревизию склада посевных материалов; склад был пуст, за исключением двух мешков заплесневелого гороха. Мухтаров объяснил руководителю коммуны, что находившаяся на складе картошка была за несколько дней до того частью закопана в промёрзшую землю, частью же раскрадена. Следовательно, даже при условии должной реорганизации рабочей силы коммуне всё равно угрожал голод.
-- Руки опускаются, -- пожаловался военинструктор.
По темноте уже доложили ему, что в виду коммуны показывались пару раз конники-ахтыровцы. Беззащитная коммуна представлялась райским местом для грабежа. Керн приказал усилить бдительность, а потом вдруг принял неожиданное для себя самого решение: запер двери административного кабинета и пошёл спать.
Около полуночи меж блоков расшумелись: оказалось, естественно, что никто не получил баланды на ужин. Керн проснулся, умылся ледяной водой и вышел к толпе.
-- Чего орёте, сограждане?
В ответном потоке нестройных жалоб звучало желудочное возмущение.
-- Так я вам должен сварить кашку? Или вы не знаете, где продовольственный склад? -- заинтересовался руководитель коммуны. -- Или, быть может, вы не знаете, где кухня?
-- Наших к складу и близко подпускать нельзя, разворуют, -- ответил в толпе солидный баритон.
-- Ах, ваших нельзя? Вам нужны наши! Хорошо, я сейчас позову товарища Лантанова и поручу ему организовать вам вкусный ужин в его стиле...