-- Но ведь это же колоссальная растрата! -- возмутился Керн. -- И зерновой материал, и человеческий труд имеют стоимость, и немалую. Вообще-то это преступно!
-- Это ты своим дружкам-коммунистам объясняй потом, -- посоветовал истопник, дыша на окоченевшие от металла руки. -- Им на стоимость плевать, и на людей им плевать. Все здесь их рабы. А кто вякнет -- того теперь к стенке!
-- Пусть так, -- сказал Керн, -- но есть ведь ещё зерно и картошка. Их просто так не добудешь. Откуда у вас берётся посадочный материал?
-- А куркули дают, -- ответил Бенедиктов, кажется, раздосадованный наивностью нового военинструктора.
-- Это как? -- удивился Керн. -- Вы, значит, с ними тут меновую торговлю поддерживаете? А я так понял из объяснений, что с куркулями тут уже воевать готовы!
-- Готовы, наверное. Только нам не докладываются. А торговли с куркулями никакой нет. Дань берут с них три раза в год, и всё.
-- Дань?
-- Ну, вроде того. Натуральная, собственно, дань получается. Сказали им, значит, наши руководители так: давайте нам то-то, то-то и то-то, а не дадите -- ляжет на вас ответственность за гибель всех наших перемещённых лиц! Потому что кормить их мы не имеем возможности, а вы имеете. Вот, значит, и кормите.
-- И куркули усовестились и кормят?
-- А куда деваться? Там куркули-то эти... сказать стыдно! Детишки, соплячьё, интернат разместили в бывшем санатории. Вроде как они там сами на земле хозяйствуют. А наши их так ненавидят -- дым стоит коромыслом! Всё там не так, и всё у них не как надо, а что сами их свинину и рыбу жрут -- так это и правильно. Теперь, вроде, им из города подвозить начали, так тут же выяснилось, что куркулей терпеть больше нельзя и что им пора показать, где раки зимуют! Типично большевистская психология!
-- Если бы не эти ваши постоянные упоминания о зверствах большевиков, я бы верил вашему рассказу больше, -- заметил Керн. -- Я немножко знаю историю не по Солженицыну. А так, простите, я склонен делить все ваши рассказы и ужасы как минимум на четыре.
-- А ты сам большевик потому что, -- сказал Бенедиктов зло и как-то особенно весело. -- Ты на себя посмотри. Ты же и есть большевик. Только наивный ещё, маленький. Власть тебе над людишками в ручки только-только плыть начинает... Вот я сейчас с тобой треплюсь, а через час ты будешь измышлять, как меня прикончить половчее, чтоб не мучать без нужды. Это потому, что в тебе совесть ещё не вся выветрилась. Я тут таких видал. А поваришься три недельки -- и готов, ещё один комиссарчик на свет народился! Эх, об одном жалею -- не выжгли мы ваш весь сучий род в девяностые!
-- Опять истерика, Бенедиктов, -- недовольно сказал Керн.
-- А что, мне плясать прикажешь?! Ты меня скоро кончать будешь, а я тут сижу с тобой, как с человеком! Да я бы... я бы!..
-- Успокойтесь и придите в себя, -- приказал ему Керн. -- Продолжим чуть позже.
Он повернулся и вышел из камеры, захлопнув дверь за собой.
У выхода из арестантского блока Керна ждал Юрий.
-- Ну что, как вам этот субчик?
-- Спившийся интеллигент, на которого дурно действовал своими романами Андрей Платонов. Дядьку надо лечить в дурдоме, -- ответил Керн уверенным голосом, думая между тем о своём. -- По-моему, он тронулся от житейских переживаний.
-- Да нет, он становится опасен, -- ответил Юрий, разглядывая звёзды. -- Знаете, у него появилась какая-то уверенность. Сегодня, назначая его на работы в наш жилой сектор, дежурный комендант был твёрдо уверен, что Бенедиктов выкинет какую-нибудь гадость. Приезд нового человека, знаете ли, такой повод! Я, честно говоря, тоже был уверен, что он либо разведёт агитацию, либо попробует с вами расправиться. Хотелось поближе посмотреть в такой обстановке на него и на вас.
-- Так это была ваша провокация?! -- возмутился Керн.
-- Считайте это испытанием твёрдости духа.
-- Но он мог меня, к примеру, убить или изувечить!
-- Во-первых, лучше вас, чем кого-нибудь из нас. В конечном итоге, незаменимых специалистов у нас нет, а по первому нашему требованию городская рабочая организация вышлет нам нового военинструктора. Ваши раны или ваш труп послужили бы к тому прекрасным стимулом, лишний раз демонстрируя всю опасность создавшейся обстановки. -- Юрий улыбнулся с неожиданной мечтательностью. -- Да нам и не нужен был бы военинструктор, который не умеет постоять за себя в сложной ситуации. Время сейчас жёсткое, лишние люди, не соответствующие своим обязанностям, человечеству больше не нужны. Так что не вздумайте обижаться! Ну и во-вторых, я был рядом, сидел, можно сказать, в засаде, и появился сразу же, как только разговор у вас пошёл на повышенных тонах. Я был готов прийти к вам на помощь, и пришёл. Надеюсь, это отчасти извиняет наше невнимание к вам, не так ли?
-- Что этот Бенедиктов нёс про крематории?
-- Ерунду, конечно. Я же вам говорил: здесь не лагерь уничтожения, никаких лишних трупов. Он, небось, и сам уверен, что его пустят в расход сегодня ночью. Иррациональная ненависть к кому-нибудь, в его случае -- к коммунистам, это хороший способ выпустить пар. К сожалению, люди в таком состоянии становятся неуправляемыми. Он ведь уже сломался внутренне, этот Бенедиктов, и сейчас главное -- не дать ему проявить себя в отчаянных поступках, в каких-нибудь последних импульсах угасающего "эго". Бенедиктов должен суметь переступить через себя, понять, что он только материал, сырая глина в руках истории. Он ведь, в сущности, нам не враг!
-- Почему не враг?
-- Он ничего не делает, -- объяснил Юрий. -- На действие такие, как Бенедиктов, не способны. Они только лают. Вот есть у нас другие враги, настоящие. Эти -- да, это проблема! Тут по окрестностям такие деятельные мерзавцы живут, что диву даёшься. Скоро заведут себе по чёрному джипу и будут раскатывать по местным дорогам, как хозяева жизни!
-- А для чего строили печи, о которых говорил Бенедиктов? Или вообще никаких печей не было?
-- Вагранки это. Металлолом будем переплавлять. Развивать, так сказать, собственное промышленное производство. Хватит уже, надоело в земле копаться, всё равно в Сибири зона рискованного земледелия. Сколько ни суй в землю, хрен что вырастет! Займёмся лучше тяжёлой индустрией.
-- А металлолом где будете брать?
-- На подводах из города возить будем. Чугуна много идёт сейчас.
-- И на что переплавлять?
-- Да просто -- на чугунные чушки. А их уже -- обратно в город, на заводы. Теми же подводами.
-- Не дороговато ли выйдет таскать туда-сюда чугун гужевым транспортом?
-- Коммунисты денег не считают. Если потребуется, впряжём людей, это недорого. А потом, когда развернёмся -- проложим сюда узкоколейку. Вот это будет уже настоящее дело! Согласны?
Керн механически кивнул, продолжая размышлять напряжённо о чём-то своём, сокровенном.
-- Так что с Бенедиктовым-то сделаете? -- побеспокоил его Юрий.
-- А почему вы думаете, что я ничего ещё с ним не сделал?
-- Я опять был рядом. Не бросать же товарища в таком деликатном деле! -- Юрий снова мечтательно улыбнулся. -- Если хотите, могу даже помочь его побить. Партийная солидарность, скажем прямо. Или, может, хотите отпустить его?
Керн посмотрел на Юрия долгим, изучающим взглядом. Потом решительно сказал:
-- Отпускать без наказания врага наших идей я не вижу смысла. Тем более что вы понесли дисциплинарную ответственность, вмешавшись в наш с ним спор.
-- Кто это вам сказал про ответственность?
-- Олег Кристаллов.
Юрий снова заулыбался.
-- Да, этот может. Так что, предлагаете наказание?
-- Наказание, но соответствующее правовым нормам. Я, простите, не палач, и избивать людей кастетом не приучен. Предлагаю продлить его арест до одних суток.
-- Тогда нам придётся принести ему одеяло, а утром суп.