-- И много зверюшек вы полонили? -- спросила она.
-- Да что вы, я не из тех, а потом, я приехал недавно, всего дня два тому. Давайте знакомиться: Генрих Иосифович, или просто Гена.
-- Анастасия Ивановна.
-- Искупаемся?
-- Пожалуй, -- согласилась Ася.
Ася хорошо плавала, а Генрих хорошо нырял. Он подплывал снизу и как бы невзначай касался груди, иногда ног. Ася визжала, стучала кулачком в рыжую грудь, и все это кончилось тем, что он брал ее на руки, крепко прижимал к своему телу, а потом кидал в воду.
Вскоре Ася устала и вышла на берег. Генрих же поплыл так далеко, что она его почти не видела. Вскоре греческие службы погнались за ним на моторной лодке и заставили вернуться к берегу. Ася в это время была занята собой. Она поняла, что произошло что-то такое, над чем надо серьезно подумать и выбрать правильную линию поведения.
С одной стороны Борис, который любит ее, и когда она вернется крепкая, цветущая, будет ласкать ее ночи напролет, стараясь, чтобы она забыла все, что с ней случилось в больнице. А с другой стороны... Борис далеко, почти на другом конце света, он никогда не узнает, как она вела себя, с кем подружилась..., целовалась и все такое... "А этот Генрих..., да у него там двадцать пять сантиметров. Интересно, какие ощущения можно испытать с таким мужчиной? Должно быть кайф необыкновенный. Что если попробовать, не изменять, нет, об этом не может быть и речи, а только попробовать, всего один раз? Ну что тут такого? Девственности ведь я не лишусь, правда? Я это давно сделала".
Она успокоила себя, но ненадолго. Мысль о том, что она уже давно живет на деньги Бориса и что отдыхает здесь, благодаря Борису, подобно муравью, ползущему по спине, тревожила ее совесть. "Нет, этого не будет, и быть не может. Проклятая похоть, как ты смазываешь мои пятки, чтоб я поскользнулась на каменных плитах!"
Она повернулась на живот, уткнула лицо в полотенце и плотно закрыла глаза.
Вскоре появился Генрих, он улегся почти рядом и какое-то время щадил ее уединение, не прикасался к ней. Она оценила его рыцарский поступок, повернула голову и спросила:
-- Вы спортсмен?
-- Да, у меня первый разряд по плаванию, но я покончил со спортом. Бизнесом занялся. Бизнес это деньги и неплохие, а спорт..., он пока на задворках. У вас тоже фигура...спортсменки.
-- Да. У меня бег. На кухне, -- рассмеялась Ася.
-- У вас семья?
-- Нет, я одна.
-- И я один, -- сказал Генрих.
Ася смотрела на его физиономию, искала хоть что-то, что бы ей импонировало, но ничего не находила.
-- У меня есть друг в Москве. Я ему многим обязана.
-- Москва далеко. И если вы поплаваете рядом, посидите со мной в ресторане, а вечером пройдетесь под луной, -- что здесь плохого? И потом, сейчас другие времена -- другие нравы. Даже если произойдет что-то такое необычное, казнить себя не имеет смысла. Неужели вы думаете, что ваш друг ничьих пальчиков не подержит в своей руке в ваше отсутствие?
-- Мужики все одинаковы, -- как-то зло произнесла Ася.
-- Это неверный тезис. Мужики не со слонихами общаются, а с женщинами. Изменить женщине можно только с женщиной, но ни с кем другим. Я думаю: все мы одинаковы.
-- Оно конечно так, но инициатива принадлежит вам, а мы существа слабые, -- сказала Ася и осеклась. -- Но не все, я к ним не принадлежу.
-- Вы волевая женщина, хотя эта воля появляется ближе к сорока, а вам нет еще и тридцати. А потом не забывайте, что сила женщины в ее слабости.
Генрих повернулся на спину, раскинул руки. Левая рука невольно коснулась плеча Аси. Она вздрогнула: ее глаза снова прилипли к мужской фигуре и к тому волшебному, слишком высокому горбу, и ее ладонь невольно легла на пальцы того, кто поглаживал ее плечо. Так она проявила силу в своей слабости. Генрих был прав: он умный мужик.
-- Не знаю, как вы, а я не могу долго лежать на одном месте. Если хотите, можем пройтись вдоль берега моря.
Ася повиновалась.
Они шли долго, он все рассказывал, совсем заморочил ей голову своими рассуждениями о жизни, о том, что все временно, что ничего нет вечного, что надо брать от жизни все, пользоваться моментом, так как у каждого человека слишком мало времени отведено для счастья.
Пляж давно кончился, они шли совершенно одни, уже достигли бамбуковых зарослей. Генрих вдруг схватил Асю и поднял на руки, покружился с ней и направился в заросли. Ася прижалась к нему, но, поняв, чем это сейчас закончится, а также свой шрам на животе, который, конечно же, он увидит, стала перебирать ногами и отталкивать его руками.
-- Не сейчас, нет, это невозможно, -- лепетала она, хотя страсть в ней стала просыпаться. -- Для этого есть ночь...
Услышав слово "ночь", Генрих опустил ее на ноги, поцеловал в лоб и сказал:
-- Пусть будет ночь. Трудно так долго ждать, ночь еще не скоро, но я...мужественный человек.
Они вернулись в санаторий и разбрелись, кто куда. Ася обрадовалась, что все так прошло благополучно, и была убеждена, что теперь-то она сможет держать себя в руках, чтобы сохранить верность своему возлюбленному и гордиться тем, что она все же не тряпка, а личность.
К вечеру это решение в ней настолько укрепилось, что она решила посетить любое зрелищное мероприятие, занять последний ряд, чтоб Генрих не смог ее обнаружить.
После захода солнца Ася быстро перекусила в кафе и отправилась на танцплощадку, где уже гремела музыка и танцевала молодежь. Она присела на свободную скамейку, пытаясь сосредоточиться на греческой мелодии, но мысли ее прыгали с Бориса на Генриха, в сердце шла борьба между соблазном и долгом. Вдруг кто-то мягко опустил ладонь на плечо, и Ася тут же поняла: это он.
-- Зверюшка скрылась от меня, но я ее обнаружил, -- сказал Генрих. -- Пойдем, столик в ресторане заказан на двоих.
-- Я не одета, -- механически ответила Ася.
-- Пустяки. Здесь свои правила. И все же, если так надо, я подожду, пока вы переоденетесь.
После ресторана, Ася, слегка покачиваясь и хохоча, стала более покладистой и податливой. Генрих вел ее к себе в номер, не спрашивая на то ее согласия. Это само собой подразумевалось. Номер был, как у нее, шикарный с притушенным светом, большим зеленым деревом -- пальмой в углу.
Генрих открыл холодильник и извлек бутылку шампанского. Он не спешил, как истинный джентльмен, давая понять Аси, что он не какой-нибудь петух и только потом, после второго бокала стал расстегивать пуговицы на кофточке Аси. Ей удалось отключиться от всех моральных тормозов, связанных с верностью любимому человеку и погрузиться в неотвратимый мир страсти.
Генрих прикасался губами к ее груди, и это было так здорово и так хорошо, что она почти полностью потеряла власть над собой. Тогда он взял ее на руки и отнес на кровать.
-- Свет! выключи свет, я...не могу при свете и...я сама.
Она вскочила, нажала на выключатель, сняла с себя все и юркнула под тонкую шелковую простыню. Маскировка шва на животе была проведена как нельзя лучше. Генрих улегся рядом. Рука Аси невольно скользнула к ногам партнера, чтобы довести его до экстаза, но, увы: Генрих был, как и все остальные. К тому же он слишком долго готовился к атаке и если бы не помощь Аси, которая уже не отдавала себе отчета в том, что делает, партнер, казалось, мог бы заснуть, не выполнив своего долга.
Правда, отношения у них потом наладились: Генрих реабилитировал себя полностью. Ася поставила крест на своей верности кому бы то ни было, в том числе и Борису, и облачилась в тогу грешницы. Только шрам на животе не давал покоя. Генрих долго ее спрашивал, как это у нее получилось? Она врала, но неубедительно.
И однажды Генрих пропал. Как в воду канул. Ася искала его повсюду. Ходила на то место, где они впервые встретились. И только когда решила совершить экскурсию к тому месту, где рос бамбук, увидела его с другой женщиной, совершенно обнаженной, которая убегала от него, а когда он ее догонял, впивалась ему в губы и обнимала его не только руками, но и ногами.
-- Ах, так, -- сказала себе Ася, -- я тоже не лыком шита. Я найду себе партнера, не хуже чем ты, узколобый, с приплюснутым носом. И никакой ты не гигант. В трусах у тебя свернутое в рулон полотенце. Даже Борису ты и в пятки не годишься.