-- Так он в Греции? -- спросила Ася.
-- Так точно, в Греции вдвоем с Тимуром, великим человеком, к которому сам прекурор Дупленко стоит в очереди, чтобы попасть на прием.
Дима снял трубку.
-- Алло, я слушаю. Нет, это не Борис Петрович, это Димитрий Димитрович, инструктор, нет, не так выразился, внештатный сотрудник Белого дома. Чем могу помочь? А, нет, у меня тут сидит подруга самой Аллы Пугачихи, бывшей певицы, а сегодня заведующий кафетерием. Пердонюсь, пердонюсь, некогда.
-- И давно они там? -- спросила Ася.
-- Уже вторая неделя. Но они, знаете какие? Им взбредет в голову: и они ужа завтра в Риме, или в Мадриде, или в Лондоне.
-- Дмитрий, Дмитриевич, не говорите, что я сюда приходила и я буду вам очень обязана.
-- Даю слово: никто не будет знать, -- сказал Дима и тут же нажал на кнопку вызова секретаря. -- Женя, о том, что приходила эта симпатичная особа сюда сегодня, ни одному человеку не говорить: ни бухгалтеру, ни продавцу, ни сторожу.
-- А Борису Петровичу? -- спросила Женя.
-- Гм, Борису Петровичу...- Дима почесал за ухом. - Если тебе велит Борис Петрович ничего ему не говорить, то и не говори, но если велит, то тут, я и сам не знаю, как быть. В Белом доме все подчиненные говорят то и так, как им велят их начальники, следовательно...
-- Дмитрий Дмитриевич, это все шутки, -- разочарованно произнесла Ася. -- Я ему сама позвоню, как только он приедет, либо по мобильному в Мадрид. Не поменялся ли у него номер мобилки?
-- Э, они с Тимуром меняют кожен день, соревнуются даже, кто сколько раз поменяет свой номер. Так что на этом можно поставить крест. Надо будет спросить у президента: он так же часто меняет свои номера в целях безопасности? Наверное, да. Все великие люди так делают. О--ох, я уже опаздываю, извините и простите, или как бы сказал хранцуз, спардоньте.
Женя расхохоталась и вернулась к себе в приемную, а Ася неуверенной походкой направилась к выходу.
15
После завершения евроремонта в квартире Анны Ивановны, бабушки Светланы Кукушкиной, прокурор Дупленко намеревался поселиться в одной из комнат, во всяком случае Света так хотела этого, что тут же, не откладывая на потом, напомнила бабушке о своем долге и даже об обязательствах, данных прокурору накануне ремонта.
- Об этом не может быть и речи, дитя мое, - запротестовала вдруг Анна Ивановна.
- Почему, бабушка? он ведь так любит, так любит меня и кажется, я тоже неравнодушна к нему, - произнесла Света, чуть ли не со слезами на глазах. - И кроме этого, я уже взрослая, ничего такого ему не позволяю, так целуемся и не больше. Да и не позволю ему ничего такого до загса, уверяю вас.
- Не морочь мне голову. Сама была молодой: знаю, как все это происходит, когда двое молодых жеребец с кобылкой вместе, да еще в темноте остаются. Ты же не деревяшка, а живой человек, небось, когда он впивается в твои губы, у тебя там костер пылает и только боязнь забеременеть останавливает. Ну, это ладно, все мы не без греха. Но тут есть еще одна закавыка и очень опасная. Надо быть опытной, чтобы приковать его, приклеить намертво в постели, а ты такими навыками, слава Богу не обладаешь. А что если у него наступит разочарование и он тут же съедет? на бобах останешься. Жди загса, а опосля загса, хоть на головах нагие ходите, я только радоваться буду. Потерпи, внученька, осталось недолго, али страсть тебе спать не дает?
- Да нет, бабушка, все нормально, - успокоила бабушку Света. - Так, простой интерес и даже некоторый страх..., ведь повредит он мне все внутри, раз кровь должна быть...
- Да, да, это верно, - сказала бабушка, - хорошего мало.
Разговор Светланы с бабушкой прервал звонок в дверь. Это был звонок прокурора. Света красная, как помидор, бросилась открывать дверь, не успев поглядеть на себя в зеркало. На пороге стоял он с букетом свежих белых роз.
- Много роз одной розе, - сказал он целуя ее в подставленную щеку. - Я не пошел на совещание в городскую прокуратуру, а послал зама, сказал, что дурно чувствую себя. И вот я здесь. Ты для меня нечто больше городской прокуратуры. Тут шампанское, коньяк, осетрина и всякие закуски. Немного проголодался, сейчас, если не возражаешь, устроим маленький пир в домашней обстановке.
- А мы с бабушкой..., - Света хотела сказать, что они с бабушкой обсуждали возможность его поселения в одной из комнат, но вовремя передумала и осеклась.
- Что вы с бабушкой? небось обсуждали мое поведение, не так ли?
- Нет, нет, мы восторгались евроремонтом. Давайте, я поухаживаю за вами. Вот тапочки, это вам подарок от меня и свежее полотенце в ванной, теперь оно ваше, только вы им будете пользоваться. Позвольте ваш плащ, туфли снимайте сами и в ванную, а я пока накрою на стол.
Света была радостная, возбужденная, щебетала за столом и даже сжимала пальцы жениха у себя выше колена.
Владимир Павлович больше слушал, чем говорил, больше работал руками, чем языком: его пышные пальцы стремились коснуться разных частей тела, в том числе и того места покрытого растительностью, которое всегда скрыто под ворохом одежд, но которое притягивает как магнитом, может быть больше потому, что оно тщательно маскируется и обладает некой таинственностью.
Света уже сидела у него на коленях, ее губы горели от поцелуев, она не возражал против того, что Владимир Павлович расстегнул лифчик и обнажил два пышных бугорка и даже стал прикладываться губами к каждой по очереди. Но когда попытался стащить трусики, она резко схватила его за кисть руки и строго посмотрела ему в глаза.
- Это уж слишком! Нельзя, Владимир Павлович. Вы понимаете? - нельзя.
- Если нельзя, то можно, - сказал прокурор.
- Да? вы так думаете? А если я сейчас запущу руку и ухвачусь за кое-что?
- Я не возражаю, - спокойно сказал прокурор. - Все что мое- твое и надеюсь: все, что твое - мое.
- Хорошо, я посмотрю, что вы за мужчина и есть ли у вас сила воли, - сказала Света, расстегивая ширинку на брюках Владимира Павловича.
Помня наставление подруг Марины и Лины, запускала бархатную ручку вглубь штанов Владимира Павловича, без труда отыскивала затвердевший отросток и мяла, как доек коровьего вымени, испытывая при этом простой интерес, как ребенок, играющий с куклой. Ей было все интересно: и то, что он горяч, и то, что он тверд, казалось и живот проткнет в любом месте, но больше всего ей хотелось определить длину. Она страшно боялась, что когда это случиться, он ей все там порвет, а брачная ночь это не разовый контакт, - как же она израненная внутри, сможет выдержать эту страшную пытку?
Владимир Павлович пытался вызвать у нее нечто такое, когда женщина теряет ориентацию и становится если не зверюшкой, то мягкой как воск и податливой как веревка в результате охватившей ее страсти, но со Светой ничего подобного не происходило. Она вела себя, как ни в чем не бывало, и даже пыталась посмотреть на сучок, который мяла в руках, а потом закрыла молнию и сказал:
- Хватит баловаться. Хотя, никогда не видела живым. Так, в школе муляжи показывали, и то мы только хихикали: эта штука казалась такой уродливой, - лепетала Света, глядя в расширенные глаза своего жениха.
Владимир Павлович не выдерживал такой пытки, схватил Свету, поднял как маленького ребенка на руки и направился в спальню.
- Нет, нет, что вы?! Это все потом..., после загса.
- Но мы же любим друг друга, я не вижу препятствий к нашему полному счастью, - сказал прокурор и поставил ее ножки на пол.
-- Нет, нет, ни в коем случае! Только после загса. А до загса ни за что в жизни. Мне это внушила мама. И уезжая сюда в Москву к бабушке, я ей дала клятву, что если что, то только после загса. Я должна предстать перед мужем девственницей. Это правда не модно сейчас, но ничего не поделаешь: из песни слов не выбросишь: я дала слово и не кому-нибудь, а матери.
-- Но я люблю тебя и с удовольствием на тебе женюсь, если только ты согласна. Тебе нечего бояться. Или ты мне не доверяешь?
-- А вдруг я вам не понравлюсь в постели? Вы такой опытный; начнете сравнивать и придете к выводу, что я серая мышка и не гожусь даже коту под хвост. Тогда вы начнете цепляться за любой сучок, искать какую угодно лазейку, лишь бы скрыться, смазать пятки салом как говориться, а я останусь с носом, а возможно и с ребенком на руках. Вы думаете, я не хочу узнать вкус этой штуки, которая так просится ко мне в сказочную пещеру? Она так пульсирует, как бы дышит в моих ладошках, мне даже жалко его бедного, но он там натворит такого..., короче ... смастерит новую жизнь, и я начну увеличиваться в размерах. Так ведь? так. А теперь сами подумайте: есть ли смысл в этом? Это при советской власти модно было разводить безотцовщину. Прошли те времена. Вы должны быть сильным, как я: когда очень хочется, надо сказать себе: нет и все тут!