Он прикасался к этой красоте, но только руками и губами. Покрыв ее бугорки поцелуями, он поднялся с кровати и накрыл ее одеялом.
-- Спи.
-- Я не хочу спать, -- сказала Света, приподнимая голову. -- Не уходите, я протестую.
-- Ты слишком холодна со мной и слишком неопытна. Это простительно: я у тебя первый. К тому же, у тебя, должно быть, все там болит.
-- Не болит, а свербит, -- произнесла она, вскакивая и кидаясь ему на шею. -- Мне и больно и хорошо, но больше хорошо, чем больно, и...и ..вы не имеете права так со мной поступать.
-- Ты моя прелесть, -- произнес Владимир Павлович, поднимая ее на руки и кружась с ней по комнате.
-- Знайте, Володя, что у вас на руках ненасытная кошка в период половой охоты, какие там могут быть боли, там сплошной огонь. И я высосу из вас все соки, чтоб вам ни одна баба не будоражила кровь.
-- Я рад это слышать, только зови меня "ты", -- сказал муж, укладывая ее на брачное ложе.
Около шести вечера Анна Ивановна стала негромко стучать в дверь.
-- Дети, обедать и ужинать пора.
У Анны Ивановны были хорошие руки, они обладали не только навыками, но и мастерством в смысле приготовления блюд.
-- Ну, теперь зятек ты у нас не гость, а полноправный хозяин. Дай вам Бог счастья и красивых деток. Жаль только, что попал такой день, когда вы играли свадьбу.
-- А что такое? -- спросил Владимир Павлович.
-- Как что? вчерась была страстная пятница, негоже было играть свадьбу. Неизвестно, как теперя сложится ваша жизнь.
-- А почему вы нас не предупредили, бабушка? -- с тревогой в голосе спросила Света.
-- Почему, почему? да потому, что я и сама не знала. Соседка пришла, стыдила, а я за голову ухватилась, вот оно как.
-- Но, если мы не знали, какой же это грех? -- удивилась Света.
-- Если ты поджигаешь дом, но не знаешь, кто в нем находится, есть ли там маленькие дети, разве с тебя сымут вину? -- не сдавалась бабушка.
-- Ну, сказала...
-- Ничего, мы дадим на моление и посетим храм Божий, -- сказал зять, уплетая бутерброд с икрой.
Три дня молодожены провели в непрерывных любовных играх, как очевидно проводят все молодожены, но без свадебного путешествия, которое они по взаимному согласию перенесли на летние каникулы.
Владимир Павлович вернулся на работу. Уж слишком много там готовилось сладких пирогов для него, которые он собирал уже привычно, спокойно, без ажиотажа, намереваясь теперь подарить молодой жене новенький заграничный автомобиль.
А Светлана Кукушкина, теперь уже Дупленко, прокурорша ушла на занятия, штудировать свою излюбленную журналистику. Ее тут же обступили подруги Лина и Марина.
-- Ну, как первая брачная ночь, расскажи! -- пристала Марина, как только увидела Свету.
-- Как обычно. Но мы оба были чертовски усталыми после свадьбы, так что кайфа там почти не было никакого. Потом уж все наладилось.
-- Ну, как он, у него размеры средние или выше средних?
-- Не измеряла.
-- Глупая. Ты должна все знать. А в рот брала?
-- Нет, что ты.
-- Эх, ты, давай я тебя обучу всему, -- предложила Марина.
-- Отстань от нее, -- сказала Лина. -- Сама разберется.
-- У меня есть один альфонс: заплатишь немного денег, и он тебя всему обучит. Твой прокурор сойдет с ума от тебя, вот увидишь.
-- А разве так можно поступать? Ведь это не танцам обучаться, верно? Когда-нибудь, если возникнет в этом необходимость, я поступлю на эти курсы, -- рассмеялась Света.
-- Послушай, Света, ты разыщи мне этого увальня Диму, он хоть и лопух, но карманы у него достаточно тугие, не так ли? - просила Марина.
-- Возможно, а что, понравился?
-- Да как сказать...ты вот нашла себе богатого мужа, хоть и не такого молодого, но все же...ты теперь -- кум королю. А я чем хуже?
-- Я спрошу у Володи. Думаю: все будет о?кей!
-- Созвонись с ним, мы можем встретиться втроем, сходим куда-нибудь, посидим, а потом я его уведу к себе. Уж он, если попадется в мои коготочки, то все: у меня и останется.
-- Марина, будет тебе! Сколько можно? Ты уж больше сотни перепробовала, -- упрекнула ее Лина. -- Не морочь парню голову.
-- Ничего ты не понимаешь, -- сказала Марина. -- Вот Света за меня, я знаю.
17
Марина Ерофеева росла в семье дипломатов. Ее отец Николай Харитонович не дослужился до высоких чинов в МИДе, хотя в одно время работал секретарем посольства в Болгарии, в то время социалистической стране. Повышению по службе препятствовали работники КГБ: Николай Харитонович не очень добросовестно выполнял их задания и слишком стремился завязать дружеские отношения с болгарами, называя их не только братьями, но и лучшими людьми среди славян. Почти на закате коммунистической империи, когда Марина была уже достаточно взрослой, отца перевели в ГДР советником посольства.
Марина хоть и ходила в элитную русскую школу при посольстве, но довольно часто общалась с немками. Она полюбила их за вольное поведение и за почти доскональное знание все еще запретных в Советском союзе половых вопросов и за то, что там девушки после шестнадцати поголовно лишались девственности.
Когда ей было семнадцать лет, родители взяли ее с собой в Кепеник на дачу к своим друзьям. На даче было много молодежи.
Когда все взрослые основательно накачались русской шнапс, молодежь ушла в сосновый лес на прогулку. Юноши и девушки, как только отошли от родителей на некоторое расстояние, сбросили с себя одежду и пошли дальше, углубляясь в лес. У Марины - глаза на лоб. Как так, разве это допустимо? Здесь она впервые увидела у мальчиков то, что не видела раньше даже на картинке и вся залилась краской. Она не знала, куда деть глаза, понимая, что на нее смотрят, хотят определить ее реакцию, зная, что в России слишком строгие нравы.
-- Русише мыдхен -- стыд, стыд, -- сказали немки и рассмеялись. -- Ты, как это? раздевать, раздевать, наш малчик тебья не тронет, ми отвечайт за это.
Марина переключилась на своих сверстниц немок и поняла, что они никак не реагируют на то, что мальчики раздеты донага, они сморят на своих сверстников совершенно одинаково, что в глаза, что в лицо, что ниже пояса. А она, нет, это не для нее, у нее даже пот выскочил на лбу.
- Надо раздеться...одеться, - сказала Катрин, самая симпатичная среди немок.
Марина поняла о чем ее просят и решила повиноваться: сняла платье и лифчик, но осталась в трусиках. Она все еще стеснялась своей груди. И не только стеснялась, но считала, что такую ценность как грудь не стоит выставлять на всеобщее обозрение. А что касается того места, которое находится под такой бдительной личной охраной, начиная с семи лет, демонстрировать перед какими-то швабами? об этом не может быть и речи.
- Больше не могу. Может в другой раз, - сказала Марина с мольбой в глазах.
- О, но проблем, - произнесла Катрин и больше к ней никто ни с какими просьбами не приставал.
Юноши с девушками играли в мяч и бадминтон, и решительно никто не обращал внимания на то, что у мальчиков болтаются сосиски между ног: у кого меньше, у кого больше, толще, тоньше и так далее. Часа через два, когда уже все собирались возвращаться обратно, только Катрин взяла своего дружка за руку и потащила в лес. Ее подруга Моника объяснила Марине, что Катрин влюблена в мальчика и повела его в лес, для того, чтобы там делать динь-динь.
-- А как же ребенок, кинд, что она с ним будет делать?
-- О, нет. Таблетка проглотить и никакой кинд не будет. Это очень просто. Хочешь, я и тебе принесу таблетка. Ты выбери себе мальчика и делай с ним динь--динь, сколько хочешь.
Марина кивнула головой в знак согласия. Ей эта мысль очень понравилась. Тем более ей хотелось быть, как все -- современной девушкой. Моника не только достала для Марины, но и привела ей высокого, белобрысого, прыщавого молодого человека, который увел ее к себе домой, пользуясь тем, что его родители были в отпуске. Он тут же разделся донага и сказал Марине: