Матильда долго молчала. Она только теперь поняла, что в том, что она рядом с Борисом, в качестве жены, заслуга Аси. Именно Ася уступила ей место. Добровольно, по собственной инициативе.
Они уже сидели за столиком под большим навесом. Матильда постукивала пальчиками по столику и едва заметно покусывала пухлую нижнюю губу.
-- Ты и сам виноват, -- наконец высказалась она. -- Мог послать ее в Подмосковье и самому чаще наведываться, а то послал...к черту на кулички. Хотя, после такого стресса, как неудачные роды, броситься в объятия первому встречному поперечному..., я это не могу объяснить и конечно, не могу одобрить. Твоя Ася хорошая кошка..., прилипла к тугому кошельку. Но я не Ася и никогда ею не стану. Надеюсь, ты мне не дашь повода мстить тебе в вопросах верности друг другу.
-- Матильда, твои слова музыкой отдаются в моих ушах. А как бы ты вела себя в случае моей длительной болезни? Все ведь может быть?
-- Как бы я себя вела? Да нормально. Изменить человеку, который прикован к постели это просто кощунство. На это способны только животные, а мы, надеюсь, к ним не относимся, не так ли? Без секса человек может прожить, как без табака, например, или без сала, скажем, хоть это и не способствует нормальной психике, но люди от этого не слепнут.
Эти слова, сказанные Матильдой, резанули по живому грешного тела Бориса. Он помнил, как дурно вел себя, когда его жена Люда была прикована к постели тяжелой болезнью. Даже перед тем, как поехать к ней на Донбасс, провел ночь с проституткой Мариной в сауне, а затем и с Анастасией, высосавший из него все соки, и он как пустой сосуд, с опустошенной душой, спешил в аэропорт, чтоб не опоздать на рейс самолета, вылетающего в Донецк. И это было тогда, когда она его так ждала. И если у нее не было здоровое тело, то был здоровый дух, гораздо лучше, чище, чем у него самого.
Борис тут же схватил бутылку с вином, налил себе полный фужер и выпил залпом, как путник прохладную воду после длительного похода. Он и второй бокал порывался наполнить, но Матильда схватила его за руку.
-- Что с тобой, рыцарь мой на белом коне? -- спросила она, глядя ему в глаза.
-- Подлец я, вот кто я есть, -- процедил Борис сквозь зубы.
-- Этого не может быть. Я не могу поверить в то, что ты сейчас сказал. Ты кому-то сделал подлость и решил покаяться? Но здесь не место, Борис Петрович, опомнись.
-- Я дурно вел себя в тот период, когда моя жена лежала почти на смертном одре...Ты со своими взглядами, правильными взглядами, которые свойственны только цельным натурам, таким, как ты, задела мое больное место, дремавшее где-то на дне души.
-- Ты путался с Асей в это время, не так ли? А она знала, что творится с твоей женой? Если знала, значит, она сама виновата. Вот Бог и наказал ее. Я помню ее жалкий вид, когда я передавала ей тысячу долларов возле твоего офиса незадолго до твоего приезда. Передо мной она стояла как нищенка с протянутой рукой. Я ее жалела, а теперь не жалею. Что касается тебя и твоей бывшей жены, то...поставь ей хороший памятник на могилу. Это будет незначительной реабилитацией в собственных глазах, по крайней мере.
Борис хотел сказать, что Люда не просто умерла, а повесилась и в этом его тоже немалая вина, но сдержался. Эта девушка, с ангельской душой, могла возненавидеть и отвернуться от него.
Он снова сделал движение в сторону фужера и бутылки, в которой было уже меньше половины вина, но Матильда сидела спокойно, не шевелясь, и о чем-то напряженно думала, словно теперь ей было все равно, сколько муж выпьет, и как он будет потом выглядеть. И он выпил, и еще заказал бутылку. Матильда даже поддерживала его: каждый раз старалась пригубить бокал с вином и ставила его на место.
И Борис окосел. Это было даже интересно. Матильда смотрела на него, радуясь тому, что муж ведет себя абсолютно спокойно и во всем соглашается с ней. Она знала, что немалая часть сильного пола, особенно среди русских, если чуть выпьют, кулаки обнажают, ищут возможности, как бы кому-то задвинуть и в ответ самим получить. А Борис даже не намекал на это, не куражился.
-- Ну, мой дорогой муженек, ты танцевать уже не в силах, может, пойдем в свой номер, да и завалимся спать. А чем плохо, а?
-- Пожалуй..., а почему бы нет? Хотя, давай еще немного посидим. Отяжелел я что-то, не поднимусь самостоятельно. Ты уж извини. Я не пьяница, ты не думай, нет. Я только дважды был крепко выпившим. Один раз, после демобилизации из армии и вот теперь. Это от расстройства. Надо же когда-то расстраиваться, не всю жизнь улыбаться, -- я что, американец, что ли?
Впервые Матильда тащила своего дорогого мужа, повисшего у нее на плече в номер на второй этаж, в тот самый номер, в котором Ася грешила с неким американцем, прозванным ею "о?кей, о?кей". Она бережно уложила его на широкую кровать, сняла с него туфли и постепенно раздела до трусов. Он только бормотал и выговаривал довольно членораздельно всего одно единственное слово "виноват".
Матильда притушила свет в номере, сбросила халат и юркнула под простынь.
"Вот он мой большой ребенок, а я совсем взросла и разумная женщина, шефствую над ним, таким могущественным человеком, который когда-то носил меня на руках, качал на качелях, а я говорила: когда вырасту -- выйду за тебя замуж. Это было сказано в счастливую минуту, потому, что оно так и вышло, как по мановению волшебной палочки. Видимо, мысль материальна и если что-то сказать в счастливую минуту, должно сбыться. Как много в нашей жизни того, о чем мы не имеем ни малейшего представления. Боже, что я должна сделать, чтоб все это так осталось, без бурь и потрясений, поскольку мы не более маленьких букашек, невидимых невооруженным глазом. Вот Ася потеряла тебя, лишилась своего счастья не только по своей глупости, но и благодаря своему поведению. Разве можно отнимать мужа у больной жены? Видать, когда Бог хочет наказать человека, он лишает его разума. Я не хочу лишиться разума, не хочу, не хочу".
Она улеглась рядом, обняла его и прижалась, как когда-то к материнскому телу.
Они опоздали на завтрак. Борис все извинялся перед Матильдой за вчерашнее, а она только хохотала в ответ.
-- Давай уедем отсюда. Это нехорошее место. Здесь была та, кто предал тебя, -- зачем здесь оставаться? Куда бы ты хотел поехать, милый?
-- В Италию, -- сказал Борис.
-- Поедем в Италию, я там никогда не была. Италия -- сказочная страна.
-- Если тебе очень понравится Италия, будем искать дом на окраине Рима. Я куплю его, сколько бы он ни стоил. Я подарю тебе этот дом.
-- Ты, кажется, подарил мне свое сердце, а это гораздо больше, чем какой-то дом на окраине Рима. Давай пока достроим дачу в Пахре, а там посмотрим. А сейчас я хотела бы позвонить матери, как она там? У тебя работает эта штука, по которой можно связаться с Москвой?
-- Мобильный, что ли? Работает: звони.
30
Одну неделю Борис Петрович со своей супругой Матильдой отдохнули в Италии, а затем вылетели в Испанию. В Испании их принимали, как им казалось более тепло и дружелюбно, чем в Италии. Заслуга русской нации перед испанцами все же была: в 1937 году русские солдаты воевали в Испании, а затем, после полного захвата власти Франко, многие испанцы иммигрировали в Советский союз. Матильда уже склонилась к тому, что здесь можно было бы купить особнячок, тем более, что тут и Тимур имеет дом.
И вот Тимур, легок на помине, позвонил Борису в Мадрид и стал жаловаться на свою горькую судьбу.
-- Задавили суки со всех сторон. Теперь им уже не по десять тысяч надо отваливать в месяц, а по сто. Х. им в рот. Никому ничего не дам. Они за мои деньги дачи себе отгрохали, любовниц содержат и все им мало.
-- Надо в Испанию перебираться, -- сказал Борис в трубку
-- Я уже думал об этом. Возьму свою клушу Тамилу и уеду к чертовой матери. Но, тут есть одна задержка. Если уж удирать, то надо гостиницу продать. Купи у меня, недорого продам. Десять миллионов долларов и гостиница твоя.