Раздался стук в дверь. Пришла Кэролайн. Она попала под дождь и промокла с головы до пят.
— Джаспер, ты же не хочешь, чтобы твой отец умер?
— Я не задумывался об определенной дате, но мне не по нраву мысль, что он может жить вечно. Поэтому, если ты ставишь вопрос таким образом, да, я хочу, чтобы он умер.
Она приблизилась и села на край кровати.
— Я была в деревне. Здешние жители полны предрассудков, и, мне кажется, не без оснований. Еще можно найти способы его вылечить.
— Ты хочешь, чтобы он опоздал к положенному судьбой рубежу?
— Я хочу, чтобы он натер себе все тело вот этим. — Кэролайн протянула мне небольшой сосуд с клейким, цветом напоминающим молоко веществом.
— Что это?
— Масло, вытопленное из жира с подбородка умершей во время родов женщины.
Я покосился на баночку. Меня не интересовало, то ли в ней содержание, о каком сообщила Кэролайн. Я не думал о несчастной роженице, я представлял себе человека, который взялся вытопить жир с подбородка умершей.
— Где ты это взяла? И что важнее — сколько ты за это заплатила?
— Взяла у женщины из деревни. Она сказала, что это отлично помогает от рака.
Отлично помогает от рака?
— Почему ты сама его не натрешь?
— Твой отец меня не слушает. Не хочет, чтобы я ему помогала. Не примет от меня даже стакана с водой. Заставь его растереть этим маслом тело.
— Как ты себе это представляешь? Он ни за что не согласится втирать в себя чей-то жир, да еще с подбородка.
— Добейся.
— Почему именно я?
— Ты его сын.
— А ты его жена.
— Сейчас не самый лучший период в наших отношениях, — ответила Кэролайн, но не стала ничего пояснять. Да этого и не требовалось. Я был прекрасно осведомлен о любовном треугольнике с острыми углами, грозящими порезать всех нас на мелкие кусочки.
Немного помешкав в коридоре, я все же вошел в отцовскую спальню. Он склонился над столом — не читал, не писал, просто сидел.
— Папа, — позвал я.
Он ничем не показал, что заметил мое присутствие. По всей комнате были расставлены цитронелловые свечи, над кроватью и креслом в углу висели москитные сетки.
— Тебя беспокоят насекомые? — спросил я.
— А ты думаешь, я рад им, как старым приятелям? — Отец так и не повернулся ко мне.
— Я просто хотел предложить тебе репеллент.
— У меня есть.
— Это другой. Местного производства.
Он посмотрел на меня. Я подошел и вложил ему в руку баночку с растопленным подбородком.
— Размажь по всему телу.
Он открутил крышечку и понюхал содержимое.
— Забавно пахнет.
— Папа, как ты считаешь, мы с тобой похожи?
— В каком смысле? Физически?
— Не знаю. Как люди.
— Это стало бы твоим худшим кошмаром? Так?
— У меня есть парочка и похуже.
Мы оба слышали гудение, оглядывались, но не могли понять, откуда шел звук. Отец снял рубашку, набрал полную пригоршню топленого жира с подбородка и начал втирать себе в грудь и живот.
— Тебе надо?
— Нет, спасибо.
Думая об умершей во время родов женщине, я почувствовал дурноту. Интересно, жив ли ее ребенок и не настанет ли такой день, когда он почувствует жалость, что не унаследовал жир с материнского лица?
— А Эдди оказался малым совсем не того сорта, как мы считали, — заметил отец, размазывая снадобье по подмышкам.
Меня подмывало пересказать ему монолог тайца и упомянуть о его угрозах, но я не хотел добавлять стресса и без того измученному потрясениями отцовскому телу.
— Все-таки хорошо, что рядом с тобой находился настоящий друг, даже если это было неправдой.
— Знаю.
— Эдди первым сообщил мне что-то ценное об Астрид.
— Вот как?
— Навел меня на твой парижский дневник.
— Ты его читал?
— От корки до корки.
— Тошно не стало?
— Ужасно.
— Расплата за то, что суешь нос куда не положено. — Сказав это, отец снял сандалии и принялся втирать подбородок между пальцев ног. Послышались похожие на чмоканье звуки.
— В дневнике ты пишешь, что я — твоя преждевременная инкарнация.
Отец наклонил голову и на мгновение закрыл глаза. Затем посмотрел на меня так, словно только что проделал фокус, во время которого я должен был исчезнуть, и теперь досадовал, что трюк не удался.
— Что дальше?
— Ты до сих пор в это веришь?
— Считаю, что это вполне возможно, при том, что не верю в реинкарнацию.
— В этом нет смысла.
— Ни малейшего.
Я почувствовал, как во мне поднимается прежняя злость. Ну что за несносный человек! Я вышел из спальни и хлопнул дверью. Но снова ее открыл.