— Анук, ты сошла с ума! Я совершенно не разбираюсь ни в газетах, ни в телевидении!
— А я не представляю, что значит быть медиамагнатом, но вот же, приходится. Как я оказалась в этом положении? И почему? Я не карабкалась сюда. Шлепнулась на это место и чувствую, что необходимо что-то предпринять.
— Например?
Анук состроила деловое и очень серьезное лицо. Когда окружающие смотрят на такое лицо, их лица тоже невольно становятся деловыми и серьезными.
— Джаспер, я верю, что жизнь зиждется на любви. И эта организованная любовь является основой Вселенной.
— Какой Вселенной и где она находится? Я бы туда заглянул сказать ей «Привет!».
Анук села на край пустого бочонка из-под пива. Эта женщина излучала неподдельную радость и энтузиазм. Она могла сколько угодно притворяться, что ненавидела обстоятельства, превратившие ее в богатую и могущественную даму, но я этому не верил.
— Я считаю, что мысли человека реализуются в реальных поступках и превращаются в реальные вещи. Так? Подумай вот о чем. Одна из болезней, ставшая на Западе эпидемией, — это пристрастие человека к новостям. Газетам, Интернету, работающим круглые сутки каналам радио и телевидения. Но что такое новости? Новости — это творимая история. Ты следишь за моей мыслью?
— Да. Продолжай.
— В последние пару десятков лет новости преподносят в виде развлечения. Поэтому пристрастие людей к новостям является пристрастием к их развлекательной функции. Если соединить силу мысли с пристрастием к развлечению, то ту часть сотен миллионов новостной аудитории, которая желает мира на земле, затмят те, кто просто алчет продолжения истории. Если человек включает новости и не видит развития событий, его постигает разочарование. Он подходит к телевизору раз, второй — ему требуется драма, а драма — это не просто смерть, это смерть сотен, поэтому новостной наркоман втайне надеется на катаклизм, чтобы было больше мертвецов, больше красочных войн, больше нападений мерзких террористов, и эти желания ежедневно выплескиваются в мир. Понимаешь? Теперь больше, чем когда-либо в истории, вселенское желание превратилось в чернуху.
Бездомный в сточной канаве проснулся и теперь переводил взгляд полуоткрытых глаз с меня на Анук. На его губах играла усталая улыбка, словно он хотел ей ответить, что слышал все эти теории раньше. Не исключено, так оно и было.
— И что ты намерена предпринять?
— Мы должны избавить людей от этой пагубной привычки, иначе всем придется расплачиваться.
— Мы?
— Да, Джаспер.
Я посмотрел на пьяного, чтобы убедиться, что не воображаю все происходящее. Хотел ли я помочь Анук с ее планами? Без сомнения, я мог руководить газетами и, ради хохмы, стряпать заголовки вроде «Эта газета запрещает свободное мышление». Бороться с пристрастием людей к новостям, публикуя скучные, сухие материалы, ограничивая радиовещание и сообщая о всяком положительном и банальном (бабушки разбивают новые скверы, футбольные звезды обедают со своими семьями). И ни в коем случае не допускать массовых убийц на «чертово колесо» знаменитостей.
Но мне вовсе не хотелось светиться. Сограждане все еще были способны проникнуться дикой яростью при одном упоминании имени моего отца и возненавидеть меня, что бы я ни предпринял. Моим единственным желанием было раствориться в толпе тех, кто не говорил по-английски, испытать аромат женщин в обтягивающих майках в самых разных городах мира. А Анук просила, чтобы я занялся ее средствами массовой информации!
— Анук, вот что я тебе скажу. Начинай-ка без меня. Я позвоню тебе через полгода — посмотрим, как пойдут у тебя дела. И может быть, я приду к тебе на помощь. Но это под большим вопросом.
У нее странно булькнуло в горле, она тяжело задышала. Глаза округлились. Я почувствовал слабость. Трудно идти по жизни, постоянно испытывая разочарования, но разочаровывать других — это тоже отнимает силы. Поэтому не следует отвечать на телефонные звонки и открывать дверь. Тогда не придется говорить «нет» тем, кто стоит по другую сторону.
— Хорошо, Джаспер. Но прежде чем ты уедешь, я хочу, чтобы ты сделал одну вещь.
— Какую?
— Напиши некролог на смерть отца, а я его опубликую в газете.
— Зачем? Это никому не интересно.