– Но в каждой шутке… Саш, ты права, я все понимаю, – заговорил он уже мягче, но глаза у него оставались такими же несчастными. – Тебе веселее с такими, как… Никита. Тебе хочется сходить на вечеринку. На эту… Как ее?
– Вписку…
– Какой идиот придумал такое название?!
– Не я. Имеется в виду, что там собираются те, кто списывается в ВК. Я же говорила, в реале никто из этих ребят не встречался, это впервые. А может, и никогда больше.
Артур слушал меня внимательно, но явно не понимал:
– Зачем? Какая радость провести вечер в кругу совершенно незнакомых пьяных подростков?
– Почему пьяных? – попыталась поспорить я, хотя и сама почти не сомневалась в этом.
И Артур понял, даже доказывать ничего не стал, молча сел в машину и подождал, пока я займу свое обычное место рядом с ним. Мне хотелось, чтобы он увидел все моими глазами.
– Понимаешь, это как в поезде… Ты едешь с человеком в одном купе, видишь его в первый и в последний раз, но он рассказывает тебе всю историю своей жизни. А ты ему… Зачем? Да просто чтобы самому проговорить ее, услышать как бы со стороны. Не тростнику же свои секреты доверять!
Он взглянул на меня вопросительно, и я торопливо пояснила:
– Это из древнегреческого мифа: у царя Мидаса выросли ослиные уши, но знал об этом только его брадобрей. Ему невмоготу стало хранить эту тайну, он должен был поделиться хоть с кем-то и однажды убежал к реке, вырыл ямку, шепнул свой секрет и закопал его.
– Но…
– Но на этом месте вырос тростник, в шелесте которого все услышали: «У царя Мидаса ослиные уши!»
– Я слышал эту легенду, – вспомнил Артур. – Только ты сама себе противоречишь… Каков ее смысл? Тайное всегда становится явным, правильно? А ты собираешься откровенничать с незнакомыми укурками, чтобы они потом разнесли всему свету?
– У меня нет таких тайн, которые надо хранить на конце иглы, – побурчала я, решив, что уж сказку о Кощее он и сам вспомнит.
– Иногда мы просто не понимаем, что именно может быть использовано против нас…
– Черт, Артур! Я не пью, не колюсь. У меня даже парня нет! Что такого страшного о себе я могу разболтать?!
Мы все еще не тронулись с места. Положив руки на руль, Артур уткнулся в них подбородком и смотрел в забрызганное лобовое стекло. Потом повернулся ко мне, и взгляд его налился печалью.
– А тебе хочется, чтобы появился парень? Никиту я одобрил бы…
Я фыркнула, но вышло это слишком нарочито:
– Думаешь, мне необходимо твое одобрение?
– Думаю, да, – отозвался Логов спокойно. – Как и мне твое. А что в этом ненормального?
Так глупо он себя вел… Так глупо!
Долго потом не мог успокоиться, пытался мысленно оправдаться перед Сашкой, заверить, что не собирается давить на нее и учить жизни. Девочка-то не глупая, и гнильцы, толкающей к порокам, в ней нет совершенно. Чего же тогда он так панически боится?
Пытаясь отвлечься от стыда, заставлявшего внутренне корчиться, Артур прошарил все возможные базы и нашел-таки девичью фамилию Сережкиной матери – Осьминкина. И среди жителей улицы Ломоносова обнаружился Осьминкин Виталий Степанович. Похоже, вчера они с Сашкой как раз до его дома и дошли… Чего стоило заглянуть?
Крутя в пальцах бумажный квадратик, на котором записал адрес, Логов никак не мог решиться – вытащить с собой Сашку в Королев или не трогать? С вечера она так разозлилась, что запретила ему будить ее утром. Впервые за все эти месяцы Артур позавтракал в кафе, а не у нее на кухне. Омлет показался холодным и невкусным… Если и к Осьминкину он наведается без нее, Сашка будет ненавидеть его еще неделю.
Вздохнув, Артур набрал ее номер. Сашка ответила так быстро, точно сидела с телефоном в руке…
– Привет! – У него вдруг сорвался голос и пришлось откашляться. – Извини… Ты проснулась? Готова опять наведаться в космическую столицу России? Я нашел адрес Серегиного деда.
– Уже одеваюсь! – выпалила Сашка.
– Спускайся через пятнадцать минут.
Отбив звонок, Логов улыбнулся с облегчением. И обреченно подумал: похоже, он готов простить этой девочке все что угодно, ведь у него никого больше нет в целом мире. Артуру не хотелось анализировать: относится он к Сашке как к дочери или как к младшей сестре… Это не имело значения. Они стали родными людьми, сросшимися до того крепко – на живую не разорвать. Мысль о том, что этого могло и не произойти, останься Оксана жива, была неприятна ему. Никто не мог знать, какой сложилась бы жизнь, поверни она в другое русло. Он хотел бы оказаться именно там, в ту воду было уже не войти…