Оставаясь за освещенными тусклыми керосиновыми лампами участками, я распределил бойцов, поставил задачу. Блеснули лезвия ножей, и началась резня.
Поймав башкой пулю, мешком свалился у телефона дежурный. Теперь никто не придет на помощь гукам, и солдаты дяди Сэма без помех закончат то дело, которое начали их товарищи.
Словно почуявшие кровь волки, мои парни проникали в палаты, уменьшали свет ламп и забирали жизни. Сопротивления почти не было, как не было и лишних звуков. Что до предсмертных стонов… в госпитале всегда кто-то стонет.
Несмотря на вентиляцию, воздух все ощутимее наполнялся тяжелым запахом крови.
– Сержант, гляди, какую рыбку мы поймали! Спала за ширмой на носилках.
Безумные глаза Гарри горят адским вожделением, а в окровавленных, оставляющих черные отпечатки на белом халате руках он крепко держит девку-врача. Белую. Смотрю ей в глаза:
– Кто такая?
– Это госпиталь! Здесь нет вооруженных солдат, только раненые. Мы находимся под защитой международной конвенции!
Еще не поняла, что происходит? А акцент у тебя характерный, птичка.
– Русская?
Сразу заткнулась, глядит с испугом в огромных, на пол-лица глазищах. И сама хороша. Невысокая, но фигуристая.
Грудастая, с полными, стройными бедрами, легко угадываемыми под узковатым медицинским халатом. Мать, как давно у меня не было нормальной белой женщины!
Словно подслушав мысли, Гарри хищно предлагает:
– Сержант, давай оприходуем. Когда еще такая удача выпадет?
А бойцы взвода уже выполнили приказ, сейчас собираются рядом с нами, глядя на съежившуюся девку жадными глазами.
– Нет. Перережь ей горло.
– Дерек, ты что?!..
Если питекантроп хотел еще что-то сказать, то слова застряли в его наглой глотке. Нацеленный в лоб ствол вообще способствует быстрому пониманию и отлично затыкает пасть.
– Или ты, рядовой, режешь ей горло, или я вышибаю тебе мозги. Раз.
До трех считать не пришлось. Сипя, разбрызгивая хлынувшую струей кровь, русская повалилась на бамбуковый настил. Агония. Которая по счету перед моими глазами?
Опустив руку с тяжелым пистолетом, невозмутимо командую:
– Гарри, в головной дозор с Джонсоном. Вперед.
– Да, сэр.
Ответил один негр. Маньяк предпочел повиноваться молча, всем видом выражая смертельную обиду.
Да, повалять крошку мы могли. Какая ей разница, как сдохнуть: от ножа или под тремя десятками мужиков? Но на баловство ушло бы непозволительно много времени. И я задницей чую, что его у нас осталось всего ничего.
Подозрения превратились в уверенность, когда в очередной раз обернувшегося, затаившего злобу Гарри в упор перерезала очередь из русского ППШ. Джонсона, похоже, срезало тоже. Засада!
Понять, где мы прокололись, труда не составило: за спиной осталось достаточно полевых телефонов на уничтоженных постах. Мертвые не отвечают на вызовы, а среди живых умников хватает даже у гуков.
Бой в узких земляных коридорах – это схватка в кишках дьявола. Пехотинцы выносили одних вьетконговцев за другими, но они все лезли из узких проходов, компенсируя неточность стрельбы в темноте длинными очередями своих пистолетов-пулеметов.
Отступить возможности тоже не оказалось – бой разгорелся и сзади. Гранаты применять нельзя. Помощь не вызвать.
Осталось одно – прорываться вперед, к ближайшему выходу.
Это была схватка на пределе человеческой реакции, где малейшая задержка стоила жизни идущим в первой двойке. Количество раненых стремительно росло, к питекантропу добавились убитые, но мы двигались вперед, прогрызая дорогу огнем.
Сильно ударив по ушам, прошла взрывная волна. Чертов удачливый ирландец сумел подорвать проход за спиной, воспользовавшись очередным изгибом хода. Тыл обезопасен. Надо будет представить парня к награде… если мы выйдем отсюда.
Последние двадцать минут смазались перед глазами. Я почему-то оказался впереди, стреляя из пистолетов с двух рук, чудом угадывая вражеские силуэты. Включить фонарик – значит, стать покойником, приходилось ориентироваться только по вспышкам вражеских выстрелов.
– Выход, сержант!
– Майк, Лари, наверх, убрать часового! Первыми поднимать раненых и убитых! Третье отделение прикрывает. Бегом!
Я отступал в числе последних, прикрывая своих парней огнем из трофейного ППШ. Заслон патроны не экономил, но их все равно не хватало на остервенело лезущих гуков. Фанатики!
Последние очереди дал уже с бамбуковой лестницы, а потом меня выдернули наверх крепкие руки бойцов, и в распахнутый люк полетели гранаты.
Грохот взрывов закончился шумом обвала.
Хорошо, что радист уже установил связь и вызвал помощь. Еще лучше, что из подземелий мы вышли лишь за десяток миль от ближайшей американской базы. Заняв круговую оборону, потрепанный взвод недолго ждал вертолеты. Только упав на ребристый алюминиевый пол, матюкнувшись от боли в задетом пулей боку, я понял, насколько устал. К дьяволу! С меня хватит! От запаха крови уже тошнит. И бок дергает болью все сильнее…
***
…опять дернулся всем телом, просыпаясь.
– Саша!..
Обеспокоенная жена зажгла лампу на тумбочке:
– Ты что? Что-то болит?
– Да.
Сморщившись, я отвел руку от того места, откуда разливалась боль. Осторожно задрал футболку. Там, куда попала ранившая сержанта Дерека Хофмана пуля, красовалось темно-красное, неправильной, вытянутой формы пятно. Словно оставленная пистолетной пулей рана.
Неприятное ощущение стремительно уходило. Точно так же на глазах светлела кожа.
– Отлежал, что ли? Горе ты мое…
Под нежными пальчиками супруги покраснение окончательно исчезло.
Негромко пожурив, жена выключила свет и вновь прижалась мягким теплым боком, в намерении подремать оставшееся до сигнала будильника время. Как и в прошлый раз, у меня сна не оказалось ни в одном глазу.
Перед глазами все еще стояло пятно на боку, как две капли воды схожее с ранением Дерека Хофмана.
Второй раз, все так же ярко, подробно и четко. Какой, к черту, сон? Это был я, только в чужом теле и с чужой памятью, опять наделившей разум свежими воспоминаниями. Вручение награды и сержантских нашивок, увольнение в Сайгон… М-да, узкоглазые девчушки в публичном доме свой гонорар отрабатывали на совесть. И не такие они, кстати, плоские, как об этом думал Хофман.
Покосившись на тихо посапывающую жену, гоню развратные картины прочь. На их место приходят другие – только что увиденной боевой операции.
Чувствую себя, как герой Шварценеггера из фильма «Вспомнить все». Но имеется одна тонкость – когда сержант Дерек Хофман воевал во Вьетнаме, меня еще на белом свете не было. Просто не родился.
Кстати, а откуда такая уверенность? Вроде, американцы из Вьетнама убрались в 1970?..
В памяти уверенно всплыла дата происходящих во сне событий – август 1967.
Тогда что? Переселение душ?
Классная версия. В самый раз для психиатра и неслабого диагноза.
Утреннее пиканье часов, как и вчера, воспринялось почти с облегчением.
Посвященный службе день прошел нормально, разве что мысли все время возвращались к пережитому во сне.
Вечером, выслушав нотацию супруги и твердо пообещав не гонять вредную для нервов игрушку, залез в Интернет. Конечно, мое знание английского оставляет желать много лучшего, но высокие технологии и программы-переводчики еще никто не отменял.
В американском сегменте сети, посвященном войне во Вьетнаме, я все-таки нашел упоминание о сержанте Дереке Хофмане. За эту операцию ему дали «Пурпурное сердце». Одна из наиболее успешных акций специальных подразделений «туннельных крыс».
Конечно, надо копать информацию дальше, но останавливает неприятное, практически, суеверное чувство. Наверное, напрасно, поскольку это вряд ли что-либо изменило.
Ночью пришел третий сон. Кто бы знал, что число «три» скоро будет вызывать у меня ужас?
***
… дело швах, что не требовало дополнительного подтверждения. Перебитые пулеметной очередью ноги лишили надежды убраться из этого проклятого места, а идиот, разместивший полевой лазарет как раз на пути атакующих гуков, уже валяется поодаль со своей медицинской сумкой и разнесенным вдребезги черепом. Оставалось только сжимать ТТ не очень послушной рукой, да надеяться, что цепочка парней в наспех отрытых окопах, метрах в тридцати поодаль, сумеет отбить очередное наступление.