Он кивнул.
– Откуда ты приехал?
– Манитовок, штат Висконсин. Я здесь уже несколько недель.
– И как тебе? Пока нравится?
Он пожал плечами.
– Лучше здесь, чем там, где я был.
В этих семи словах прозвучал такой ощутимый подтекст, что, черт возьми, у меня сложилось впечатление, будто он накачал себе мышцы, только чтобы вынести все это.
«И дать отпор».
– Я слышала, тебя отстранили, потому что ты ударил Фрэнки Дауда.
Он снова кивнул.
– Моя подруга Вайолет сказала, что ты защищал Миллера Стрэттона.
– Можно и так сказать.
– Я не знала, что вы с Миллером друзья.
– Уже да.
Я нахмурилась. Разговор с этим парнем походил на блуждание по лабиринту, в котором попадались одни тупики. И приходилось постоянно лавировать, чтобы не потерять нить беседы.
– Жаль, что тебя отстранили, но Фрэнки много лет доставал Миллера, а тот не так уж сильно сопротивлялся.
Взгляд серых глаз Ронана стал тверже.
– Почему? Из-за диабета?
– Отчасти. А еще потому, что он музыкант. Играет на гитаре. Если он повредит руки, то не сможет играть.
Он снова кивнул, почти что самому себе.
– Ему больше не стоит беспокоиться насчет Фрэнки.
– Это героический поступок, но отец Фрэнки – полицейский.
– Наслышан.
– И он не обрадуется, что ты сломал его сыну нос.
Ронан пожал плечами.
– Биби говорит, что он псих. Тебя не беспокоит его месть?
Он втянул воздух через нос и вздернул подбородок.
– Нет.
Я поджала губы. Может, в конце концов, не такой уж он и одиночка. Просто обычный альфа-самец, играющий мышцами, чтобы показать, насколько крутой.
Скукота.
«Но эти мышцы…»
Против воли взгляд метнулся к его впечатляющим рукам и покрывавшим кожу татуировкам. На правой руке, от запястья до локтя, виднелся циферблат с римскими цифрами в окружении лилий. Если я правильно заметила, часы показывали чуть больше десяти.
На внутренней стороне левого предплечья тоже виднелся рисунок. Правая рука вонзила в ладонь левой какой-то средневековый кинжал. С его кончика свисала капля крови, готовая упасть на слова: «РУКИ ПОМНЯТ».
«Помнят что?»
Справа на груди виднелась какая-то цитата. Я не могла ее прочитать, потому что большая часть скрывалась под майкой. А спрашивать, черт возьми, я не собиралась. Сова на правом плече казалась настолько реальной, что, похоже, могла в любой момент взлететь.
Я отвела от нее взгляд и заметила, что Ронан наблюдал за мной.
– Кстати, сколько тебе лет?
– Восемнадцать. В марте будет девятнадцать. – Он опустил взгляд на стакан с лимонадом, в его низком голосе слышалась горечь. – Знаю. Я, черт возьми, слишком стар для старшей школы.
– Речь вовсе не об этом. Я просто задалась вопросом, потому что у большинства парней в классе еще нет наколок. Не говоря уж о том, что ты выглядишь слишком юным, чтобы связываться с отцом Фрэнки.
Ронан вновь взглянул на меня.
– Я справлюсь.
На этот раз в его словах не было бравады. Лишь нечто, походившее на смирение. У меня создалось впечатление, что Ронану Венцу доводилось сталкиваться с куда более худшим, чем разозленный Митч Дауд.
– А что насчет родителей? – спросила я, немного смягчив свой тон.
– Я не живу с родителями, – произнес Ронан. – Я живу… с дядей. Вон там, в «Клиффсайде».
– Миллер живет в том же районе. – Я сухо улыбнулась ему. – Но ты наверняка это знаешь. Ведь вы теперь лучшие друзья.
Губы Ронана дрогнули в некоем присущем ему подобии улыбки.
Повисло короткое молчание, но оно не тяготило. Ронан больше уже не рвался вскочить со стула. Он оглядывал большой, заросший двор и дом позади меня, и в его серых глазах застыла тоска.
– Здесь мило, – проговорил он, а потом кивнул на пустой стакан из-под лимонада. – И это было здорово.
Не раздумывая, я пододвинула свой нетронутый напиток к нему. На его лице отразилось подозрение.
– Тебе это нужно больше, чем мне, – пояснила я. – Ну, ты же работаешь на жаре.
– Спасибо. – Он даже не потянулся в сторону стакана.
Разговор не клеился, но, кажется, я тоже не спешила вставать из-за стола.
– Каково это? Жить с дядей?
– Ну, так уж вышло.
– У тебя есть братья или сестры?
– Нет.
– Как и у меня. Я тоже одиночка. Лишь я и Биби.
– Твоя бабушка.
– Прабабушка. Мама моей бабушки. Которая умерла еще до моего рождения.
– А твои родители? Они тоже мертвы?
– Они… – Я скрестила руки на груди. – Прямой вопрос. А твои?
– Мертвы.
Я пристально взглянула на него.
– Мама умерла, когда мне было восемь, – пояснил он. – Отец на несколько лет позже. Я спросил только потому… не бери в голову.