Стараясь, чтобы голос звучал твердо, проговорила:
– Для начала объясните, зачем мне это надо? И так пришлось пожертвовать свободой, оставить любимого, родной дом и стать нареченной Ферала. Здесь я знаю, что пытаюсь спасти Долину и ее жителей. Но цветки, Подмир? Разве я что-то должна этому Вормхолу?
Оба посмотрели на меня, словно только что подожгла деревню и радостно хлопаю в ладоши, Лодин спросил:
– А спасение мира недостаточно веская причина?
Я устало выдохнула и проговорила, поправляя огненный локон, который сияет, как сухая солома:
– С самого детства моя жизнь мне не принадлежит. Все постоянно указывают что делать, как одеваться. А теперь требуете, чтобы спасала мир. Учитывая, что вы рассказали, я должна спасать какой-то конкретный? Или все целиком? Или может только часть какого-нибудь мира улиток? Я когда-нибудь смогу сама принимать решения?
Лицо Фарбуса исказилось, брови сошлись на переносице, он вскочил, громко цокая копытами, приблизился. Вблизи лысый оказался большим и устрашающим, а может, увеличился, пока шел. Сиреневые полы мантии разлетелись в стороны, делая его похожим на огромную рассерженную птицу.
Смотритель резко наклонился так близко, что ощутила запах мяты, и вжала голову. Взгляд грозный, глаза светятся сиреневым, знак на лбу переливается радужными волнами.
Голос прогремел раскатисто, кристаллы зазвенели.
– Глупый, вспыльчивый огонь! Неуемный! Я покажу тебе!
С этими словами он вцепился крючковатыми пальцами в плечо, не обращая внимания, что локти и волосы полыхают, как факелы.
Я вскрикнула, пытаясь освободиться, но смотритель только сильнее сжал. Плечо закололо, словно тысячи крошечных иголок вырвались из ладони смотрителя и впились в кожу.
– Да больно же! – прокричала я, стараясь оторвать от плеча руку Фарбуса.
– Больно? – проревел Фарбус. – Смотри!
В эту секунду мир вспыхнул. Перед глазами пронеслись багровые вихри, какие-то тоннели, по которым несутся то ли люди, то ли звери. Висячие прямо в воздухе дома, напоминающие красные леденцы. Потом меня швырнуло верх и увидела каменные горы правильной формы с сотнями дырочек – почти как термитники. И внизу дорожки муравьев.
А потом все исказилось, поплыли черные тени, огромные силуэты. Послышался смех, от которого даже огненная кровь застыла в жилах. Меня дергало и носило, как песчинку, пока тени превращались в копошащиеся клубки.
– Пусти! – крикнула я, но голос утонул в невидимом киселе.
Потом мир загудел, словно миллионы жуков. Все задрожало. Через секунду картинка треснула, в стороны поползли глубокие расселины. Послышались женские крики, какой-то писк, грохот, взрывы. Я видела ослепляющие вспышки, на их месте оставались черные дыры. Крики нарастали. Хотела зажать уши, но руки отказались подниматься.
А потом все затихло. Остался лишь тонкий звон в ушах, какой бывает после бессонной ночи и переутомления. Мысли ползают болезненно и тяжело.
Кто-то дернул за плечо, я вздрогнула.
Перед глазами проступило суровое лицо Фарбуса. Взгляд серьезный, ноздри раздуты, как у боевого быка.
По залу разносится ритмичный звук, только через секунду поняла – это мое шумное дыхание. Грудь ходит ходуном, руки трясутся, на щеках холодок.
Меня качнуло. Я медленно села на пол, даже не пытаясь удержаться на ногах. Внутри все клокочет, будто сутки рыдала и выплакала всю воду.
Скользнув ладонью по лицу, глянула на пальцы, где остались следы лавы.
– Что… что это было?.. – задыхаясь, спросила я.
Смотритель, наконец, отпустил плечо и отошел на пару шагов. Лицо все такое же грозное, но взгляд смягчился.
Он поинтересовался участливо:
– Пробрало?
– Они все погибли, – выдавила я, с трудом приводя дыхание в норму. – Почему? Кто они? Что это за место?
Лодин, все это время наблюдавший молча, поднялся и приблизился, почти не касаясь пола. Потом медленно опустился и аккуратно приподнял пальцами подбородок, не обращая внимания на мой огонь.
– Это случится, если не достать цветок, – проговорил Лодин печально. – Ты видела миры. Не все, но достаточно, чтобы понять, как важно сохранить баланс.
Громко всхлипнув, я вытерла лицо. Впервые с момента встречи к черноволосому появилось чувство благодарности и чего-то еще, будто он может защитить от страшного и злого смотрителя.
Когда Лодин отстранился, продолжая тревожно вглядываться в меня,
Фарбус спросил:
– Отошла?
Голос прозвучал ровно, жуткое громыхание исчезло, он вновь приобрел человеческие ноты.
Я неуверенно кивнула и проговорила:
– Жить буду. Мне жаль этих людей, но…