Наступила весна. В Египет прибыла Новозеландская дивизия и встала лагерями в Маади, на другом берегу Нила от Хавамдии. Мы с моей женой и дочерями девяти и семи лет принимали этих военных у нас дома каждый день. У нас было просторно и прохладно, в саду – бассейн, а вечером, когда спадала жара, мы выходили под парусом на Нил. Мы шутили: «Новозеландцы все братья и сестры, они друг друга все знают с детства и ведут себя как вежливые и честные дети, которые не ломают игрушки». Милый дух этих вечеринок был равно далек как от угара войны, так и от уныния обычной жизни: мы смеялись, веселились и развлекались, прямо как дети или собаки.
Глава V
Лейтенант среднего возраста
Когда в семь утра 10 мая 1940 года я прибыл на фабрику, все только и говорили о германском вторжении в Бельгию и Голландию. К обеду слухи подтвердила Egyptian Gazette, и я сразу подумал, что к этому моменту Десварт, возможно, уже убит. На десять лет младше меня, он был единственным другом, оставшимся у меня в Бельгии, и я очень его любил. Во время нашей последней встречи в Египте, за восемь месяцев до этого, он рассказывал мне, что числится лейтенантом в резерве пехоты и в случае всеобщей мобилизации будет командовать противотанковым взводом. Ему предстояло противостоять передовым бронечастям врага и, согласно действующим приказам, сражаться до последнего солдата и патрона. Я не предполагал, что первым утром войны лейтенант Десварт и немецкие передовые части могут разминуться, но произошло именно так. Десварт здравствует до сих пор, пережив множество приключений.
Вторая мысль, которая пришла мне в голову, – мой собственный статус изменился: теперь для Англии я был иностранцем-союзником, о чем следовало безотлагательно известить британское военное министерство.
Британский офицер в центре Каира во время Второй мировой войны. В первой половине XX века Каир считался одной из самых чистых и красивых столиц Средиземноморья
Что касается моей родной страны, то, я думал, она получила то, что заслужила, упрямо цепляясь за нейтральный статус и в итоге оказавшись перед лицом германской армии в одиночестве. Соображение о том, что эта политика принадлежала скорее Спааку, чем всему бельгийскому народу, в тот момент меня не занимало, было не до тонкостей.
После обеда я взял свою машину – не «горшок», а недавно купленный белый седан «меркьюри» – и поехал из Хавамдии в штаб британских сил в Египте, располагавшийся в отеле «Семирамис» на набережной Нила. Специфический армейский колорит наложился на поблекшую эдвардианскую роскошь самой фешенебельной гостиницы Египта. Необходимость оформлять пропуск в знакомом холле казалась какой-то шуткой. На пятом этаже, в номере, освобожденном от обычной мебели и с благопристойно прикрытым умывальником, сидел майор Эмери, который в течение многих лет был моим соседом в Саккаре, где с успехом занимался археологическими раскопками.
В отличие от большинства великих египтологов, у Эмери не было академического образования в этой претенциозной области, карьеру он начинал как морской инженер. Помимо удивительного дара находить гробницы в песках, где, по мнению ученых мужей, ничего не таилось, он также обладал незаурядной способностью к интерпретации результатов своих раскопок. Под его пером таинственные древние египтяне буквально оживали. Я видел, как, вскрыв неразграбленное захоронение, он со скрупулезностью следователя сортировал свои находки. Интуиция и воображение в сочетании с феноменальной памятью давали ему ключи к пониманию жизни, которая оборвалась пять тысяч лет назад, оставив после себя иссохшие мумии. Лежавшие вокруг саркофага каменные и медные орудия он идентифицировал как оружие, инструменты и кухонную утварь, обычные бытовые предметы. В самой первой гробнице, которую он раскопал, были обнаружены длинные плоские медные объекты с зазубренными краями, предназначение которых поставило всех в тупик. Высказывались необоснованные предположения, что это некие жезлы культового назначения. А Эмери, расчистив и отполировав один из предметов, оценил его, взвесил и, сходив в сарай за своим домом, принес доску. Пока я держал деревяшку, он распилил ее «культовым жезлом»: это оказалась древнейшая пила, прародительница всех пил мира. С начала войны он покинул Управление охраны памятников египетского правительства и перешел на службу в разведку, чтобы применить свои таланты к изучению живого врага, а не древних мертвецов.
Гибкий человек, на военной службе он сменил прямолинейность, характерную для него в гражданской жизни, на сдержанность штабного офицера. В неведомом мире армейской иерархии он стал моим проводником и покровителем. Я рассказал ему о своих обстоятельствах, заключив, что, коль скоро с сегодняшнего утра являюсь гражданином государства-союзника, очень рассчитываю получить разрешение вступить в ряды вооруженных сил Его Величества. Он сделал несколько звонков таинственным силам; я прислушивался, затаив дыхание. Судя по обрывкам фраз, доносившимся из трубки, казалось, уже завтра утром мне предстоит явиться в казармы Каср-аль-Нил на медосмотр. На самом деле маховик армейской машины крутился не так быстро, но, в общем, мне предстояло написать прошение о поступлении на службу в британскую армию, которое будет рассмотрено в военном министерстве. Когда из Лондона придет соответствующее распоряжение, мне нужно будет предстать перед офицером медицинской службы, и, если его устроит мое состояние, мне присвоят звание младшего лейтенанта по общему списку. Такого назначения я настолько не ожидал, что тут же бестактно выпалил, что рассчитывал на честную службу, а не на глупые джентльменские игры, – ведь, учитывая отсутствие военного опыта, потребовались бы годы, чтобы выучить меня на офицера! Эмери, у которого опыта было еще меньше, поскольку Первая мировая война пришлась на его отрочество, осадил меня с прежней гражданской прямотой: