В полдень, выждав время, чтобы роты могли обустроиться, я отправился на осмотр позиций. Один из ротных командиров, исходя из рельефа, разместил своих бойцов так, что, если бы пришлось открыть огонь, попасть они могли только по нашему собственному транспорту, стоящему в тылу у шоссе. Я поинтересовался у него, откуда может появиться противник. Он ответил, что пока не знает, враг не подошел. Вопреки субординации я спросил одного из арабов: «Где наш враг?» Тот молча и уныло показал большим пальцем себе за плечо. Тут я заметил тщательно отрытую позицию на четырех человек с одним из наших трофейных итальянских пулеметов.
– Он разве стреляет? – в изумлении поинтересовался я.
– Нет, – отвечал ротный.
– Бойцы об этом знают?
– Полагаю, что да. Зато у них есть автоматическое оружие. Это их поддержит. Мне же нужно как-то поддерживать их боевой дух?
Мне пришла в голову мысль, что лучший способ поддержать боевой дух этой роты – сбросить их командира с обрыва. Преодолев искушение, я заставил его лично снять негодный пулемет с позиции и оттащить вниз к нашим грузовикам. В сущности, милый и недурно образованный человек, он обладал изумительной способностью не обращать никакого внимания на обстоятельства реальной жизни. В тот же день он проявил себя еще раз, и этот эпизод поставил крест на его военной карьере.
Судьба, однако, была к нам благосклонна: враг в этот день так и не появился.
На закате мы снялись с позиций и продолжили отступление через Дерну. Наш полковник возглавлял колонну, а я замыкал. Нас ждал новый рубеж – Тмими, небольшой косогор посреди пустыни, в пятидесяти километрах к востоку от Дерны; от него до Тобрука оставалось еще две трети пути. Здесь нам предстояло поджидать врага в течение следующего дня.
Даже после заката Дерна все еще была запружена грузовиками, и наши машины разбились на маленькие группы, пытаясь пробиться сквозь город.
Однако в конце все дороги сходились к единственному подъему на крутой и узкий серпантин. Его заблокировала техника: проехав несколько метров, машины надолго замирали в пробке. Мы растянулись еще больше, между нашими грузовиками теперь встряли не только индийцы, но и техника других подразделений, отступавших из Дерны в последний момент. При этом паники не возникало, хаос отступления напоминал скорее добродушное соревнование сотен водителей, каждый из которых стремился поскорее попасть в свой пункт назначения. Почему-то все были уверены, что все кончится хорошо. Так оно и вышло.
Наш батальонный адъютант курсировал взад и вперед на мотоцикле, следя, чтобы двадцать с чем-то грузовиков, растянувшихся на несколько километров, не потерялись. Вдруг он сообщил мне, что одна из последних наших машин, груженная боеприпасами, встала и полностью перекрыла движение. Пешком спустившись вниз, я выяснил, что у нее полетело сцепление. На буксире перегруженный борт было не вытянуть. Глядя на сотни машин, стоявших позади, я принял решение столкнуть грузовик с обрыва. С помощью других водителей мы оттолкали его к каменному парапету, который пришлось разворотить ломами. Машина перевалилась через край, свечкой рухнула вниз и запрыгала по скалам, разбрасывая красиво рвущиеся снаряды, пока не замерла полыхающей руиной далеко внизу. Большого внимания эпизод не привлек, но наши бойцы мрачно усмехались, глядя, как падает грузовик. Колонна вновь поползла вверх. Позже я узнал, что в кузове оставили «прикорнуть» шпиона из арабов Дерны, которого мы захватили ранее в тот день.
Взобравшись на плато, мы перегруппировались и двинулись дальше к Тмими. Я внимательно следил за спидометром, поскольку ночь была темной, а высота Тмими так незначительна, что в каменистой пустыне его легко проскочить, не заметив, даже днем. Когда я в очередной раз притормозил, мне повезло встретить на обочине знакомого офицера-сапера, который знал, что наш пункт назначения находится в пяти километрах впереди, в самом конце очередного подъема. Там я и нашел нашего полковника в компании нескольких офицеров Индийской дивизии, размахивавших фонарями и распределявших прибывающий транспорт по позициям. Полковник нас принял, мы собрались в штабе, и выяснилось, что не хватает только роты того офицера, который раньше пытался укрепить боевой дух солдат с помощью нерабочего пулемета. Я вернулся на шоссе и стал ждать. К четырем утра индийские офицеры, закончив заполнять свои ведомости, удалились на покой. Наступил рассвет, но пропавшая рота так и не появилась. А к этому времени между Тмими и врагом не должно было оставаться уже никаких наших частей. Так что либо потерявшиеся бойцы попали в плен, либо в темноте проскочили место встречи. В последнем случае они быстро должны были осознать свою ошибку, проехав несколько лишних километров. В общем, я рассчитывал, что они скоро появятся. Но они не появились вовсе, доехав аж до Тобрука. Их командир отступил на сто пятьдесят километров вместо пятидесяти, а когда заметил это, решил, что, поскольку дела и так плохи, возвращаться нет смысла. «Мы же все равно отступаем. Я подумал, что в конце концов мы и так встретимся в Тобруке», – оправдывался он позже. Не думаю, что это было сделано из трусости в попытке избежать боя. Скорее, в своем смятенном состоянии он просто забыл о пункте назначения и так и ехал, пока на горизонте не показались знакомые силуэты Тобрука.