«Значит, Кущин. Еще один из прошлого», — подумал Николай Павлович, припоминая свежо и остро давнюю обиду, нанесенную этим человеком. Так, скверный анекдотик из молодости. Чего не бывает? Другой бы и не обратил внимания, а больше — посмеялся над этим. Но Николай никогда не прощал даже самые незначительные обиды, причиненные ему. Каждую из них, рано ли, поздно, отмщал.
Услышав при первых допросах от Рылеева имя Кущина, монарх задохнулся от волнения, ощущая уже не давнюю обиду, а настоящую ненависть к этому человеку.
Такого он не испытывал, пожалуй, даже к тем, что стояли у памятника Петру — единственному, кому он хотел подражать, — бессмысленно и бестолково выкрикивая: «Да здравствует Константин!»
И потом, после оговорки Рылеева, Николай каждого допрашиваемого подводил к вопросу, на который ждал и жаждал получить утвердительный ответ:
— А не был ли сочленом некто Кущин?
Он так и спрашивал: «некто Кущин».
И когда князь Трубецкой ответил: «Да...» — он готов был многое простить этому потерявшемуся и ничтожному в его глазах князю и даже в запальчивости пообещал ему что-то.
Потом, совершенно случайно, Кущина припомнил Бестужев.
Трех свидетельств было достаточно, чтобы произвести арест, но Николай не спешил.
Были арестованы все близкие друзья и знакомые Кущина, но Николай все еще оставлял его на свободе.
И только нынче распорядился взять.
В тот вечер Кущин был в доме вагонмейстера Соломки. Стоял в большой зале и что-то рассказывал о своих скитаниях по Сибири.
Вошел дворецкий и, обращаясь к хозяину, доложил:
— Фельдъегерь его императорского величества...
Соломка побледнел. Появление фельдъегеря в те дни не предвещало ничего хорошего.
— Господа, это за мной, — сказал Кущин, раскланиваясь. — Прощайте, господа. Надеюсь, что своим отъездом во дворец я не испорчу вам приятного вечера.
Фельдъегерь действительно прибыл за Кущиным.
Во дворце встретил генерал-адъютант Чернышов и потребовал сдать шпагу.
Давняя неприязнь к Чернышову вылилась неожиданно.
— Ваше превосходительство, — сказал Кущин, — а нет ли кого поблизости из боевых генералов? Кому бы я мог вручить свою шпагу, данную мне за храбрость на поле брани фельдмаршалом Михаилом Илларионовичем Кутузовым?
— Нет, полковник, — нашелся Чернышов, — этой чести вам не будет оказано.
Царь стоял, облокотясь на спинку кресла, лицом к двери. Все присутствующие тоже стояли, кроме генерал-адъютанта Левашова. Он сидел за столиком, на котором были чернильный прибор и стопка чистой бумаги.
Кущин не успел произнести положенного приветствия, Николай опередил его вопросом:
— А что, полковник, ты по-прежнему обедаешь в восемь утра?
В русской речи Николай никогда не употреблял местоимения «вы».
— Я своих привычек не меняю, государь, — ответил Кущин.
Генералы переглянулись, и Левашов, хотя и не понял смысла произнесенного, все-таки знаемо улыбнулся.
Вопрос не застал, как ожидал император, Кущина врасплох, хотя и относился к давнему времени.
Николай с детства питал отвращение к штатскому платью. А во времена Александра оно все шире входило в моду. Офицеры даже в полки являлись в штатском, гарцевали в нем перед строем. А лейб-гвардейцы щеголяли в прекрасно сшитых фраках.
Первое самостоятельное решение, которое принял Николай, было — беспощадно бороться с фрачниками.
В пятнадцатом году он издал приказ, строжайше запрещающий в табельные дни офицерам надевать фраки. В свободное время менять форму на штатское только после обеда.
Николай так и обозначил в приказе время: «после обеда».
Кущин в свободный день, в часу десятом поутру, спешил в город в прекрасно сшитом штатском костюме. На плацу заболтался с друзьями, и тут вихрем налетел великий князь.
— Кто таков? — едва сдерживая гнев, спросил Николай у Кущина.
— Его величества лейб-гвардии гусарского полка ротмистр Кущин.
— Почему нарушаешь приказ?
— Какой, ваше высочество?
— Статское носить в свободное время только после обеда!
— Я уже отобедал, ваше высочество! — ответил очень спокойно Кущин.
— Как — отобедал? — растерялся Николай.
— Точно как светлейший князь генералиссимус Суворов Александр Васильевич — ровно в восемь утра...
Офицеры вокруг не скрывали улыбок, а Кущин был подчеркнуто вежлив и независим.
Николай ударил коня и ускакал.
— Этого он тебе не простит, Алеша, — сказал кто-то из друзей...
— Не меняешь привычек, — усмехнулся император. — Однако в вечернее время и — в форме?
— Должен вступить в ночное дежурство при штабе его превосходительства графа Аракчеева, ваше величество.