И опять иду на берег, но чуть позднее обычного.
Иду, замирая и падая сердцем. Неужели?..
Лиса сидит у кромки прилива и смотрит в океан.
«Господи», — говорю про себя. И, уже готовый закричать на нее, затопать ногами, останавливаюсь.
Лиса падает на брюхо, стараясь быть незамеченной, она ползет вдоль прибоя и скрывается в камнях.
На мгновение мне кажется, что оттуда на меня впросверк метнулся дикий какой-то, но в то же время молящий взгляд: «Уйди отсюда».
И сам я, не понимая зачем, хоронюсь за каменной грядкой, скрадом выискивая то, что заставило лису так повести себя. В чем причина?
И вдруг с неба на океан, в бухту, что-то мягко и бесшумно падает.
Чуть-чуть поднимаюсь над грядкой, стараясь разглядеть. И вижу лебедей. Лебедь и лебедка медленно плывут вдоль лукоморья безмолвные и прекрасные. Он поднимает из воды крыло, стараясь прикрыть ее. И с перьев, как с голубых льдин на берегу, с шепотом сбегают капли воды. Она, ритмично и плавно изгибая шею, гладится об него. И желтые, с оранжевинкой клювы их касаются друг друга.
Снова взмах крыла, снова плавное покачивание лебединой шеи, и снова касания клювами. Лебеди что-то говорят друг другу мягко и счастливо.
Страха нет во мне. Но есть радость и гнев. Гнев и Радость.
Я выбрасываюсь из укрытия, я кричу, негодуя и радуясь...
Как она отчаянно и похабно лаяла тогда на меня... На меня и на них.
— Каждую весну караулит, паскуда, — сказал Протасов, выслушав мой рассказ. — Что-то нынче рано лебеди-то. Я их за треть день ждал. И ведь под ружье не идет, паскуда. Умна.