А жалеть его нечего. Пусть они с матерью и живут далеко не так обеспеченно, как Куклина, Титова, Лисовец, Шулепов и прочие. Но его это не волнует, а значит и её не должно.
— А дай послушать? — сразу оживились девчонки.
— Можно? — спросила его Юлька.
— Нет, — отрезал Эрик.
Что он, клоун тут, чтоб их развлекать? Зачем Юлька вообще при них завела этот разговор?
— Юль, включи, а?
— Ну… Эрик же против, — пожала плечами Куклина, как будто они сами не слышали.
— Да чего ты? — повернулась к нему Ольга Титова. Пожалуй, только она из всех девчонок в классе, не считая Юльки, не робела к нему обращаться. — Интересно же. Я помню, ты же реально раньше в школьном хоре пел. Классе в пятом, да? Я вот не помню уже, как ты пел, но помню, что моя мама тоже вечно восторгалась. А я злилась, ревновала. Вспомнить смешно.
Ну да, пел. Но когда это было? А сейчас он если и поёт, то только для своих. Для пацанов со двора, иногда — для матери, ну или когда самому хочется.
— А чего? — хмыкнул Шуля. — И правда, давай исполни чего-нибудь душевное.
— Я потом наедине тебе исполню. От всей души, — мрачно проговорил Эрик.
Шуля тут же подобрался, хищно осклабился, готовый съязвить в ответ, но потасовки не вышло — у Эрика загудел сотовый. Звонила мать. Он поднялся, начал выбираться из-за стола.
— Что? Кто звонит? — всполошилась Юлька, потянув его за рукав, но он будто и не услышал. — Эрик! Ты же вернёшься?
Он и не думал пока уходить, просто вышел в коридор, чтобы ответить на звонок.
И минуты не прошло — следом выскочила Юлька. Повернула в сторону лестницы с таким видом, будто собралась мчаться сломя голову на пожар. Однако увидев его в двух шагах от двери, остановилась на лету, захлопала глазами, смутилась и, развернувшись, пошла в противоположную сторону, к полукруглому балкону в конце коридора. Распахнула стеклянную дверь, впустив запахи улицы и вой чьей-то сигнализации.
Затем показался и Шулепов, повертел головой. Увидев Эрика, скривился. Потом заметил на балконе Юлькин силуэт и двинулся туда.
— Ну к двенадцати ты хотя бы вернёшься? — спрашивала мать.
— Наверное… я постараюсь.
— Я волнуюсь… почему-то тревожно на душе́… какое-то нехорошее предчувствие…
Вообще-то мать никогда не пыталась его контролировать. Никогда не квохтала над ним, не навязывала какие-то правила, взгляды, запреты. Ни разу он от неё не слышал: нельзя, не смей, не вздумай. Ни за одну выходку она его не ругала, даже слова не сказала. Могла, разве что, огорчиться и сникнуть, но как раз огорчить её он боялся больше каких-либо запретов.
Но иногда на неё вдруг находило. Ни с того ни с сего начинала тревожиться, переживать, что с ним случится какая-нибудь беда… вот как сегодня.
— Да не волнуйся, мам, — успокаивал её Эрик. — Всё со мной хорошо. Тут наши, Юлька тут… Ну что может случиться?
— Да, наверное…
После разговора с матерью Эрик тоже решил заглянуть на балкон, где Юлька так до сих пор и торчала. Стояла бы она там одна — не пошёл бы. В последнее время его тяготило оставаться с ней наедине. Но сейчас на неё явно наседал Шулепов. И, похоже, даже руки начал распускать. Приобнять норовил. Надо было спасать подругу.
Балконная дверь была закрыта неплотно, и подходя Эрик слышал, как Юлька, повысив голос, отбивалась от Шулепова:
— Да убери ты от меня руки, Шуля! Что тебе от меня надо?
— А то ты не понимаешь! Юлька, да стой ты… Я же не просто так. Я реально с тобой хочу… ну, замутить. Серьёзно. Ты мне нравишься. Очень сильно нравишься. Скажи, что мне сделать — я сделаю. Я всё для тебя сделаю.
— Шуля, просто отстань, а? Мне правда не до тебя.
— А до кого? До него, да? До этого твоего психованного ублюдка? До этого сраного молдавского гастера?
— Не говори так про него!
Эрик вышел на балкон, но ни Руслан, ни Юлька его не заметили, увлечённые перепалкой. Балкон занимал всю крышу над центральным входом клуба и сообщался ещё с одним коридором.
— А кто он? — фыркнул Шуля. — Прынц голубых кровей? Только мамашка у него поломойка, молдавская гастерша, значит, и он…
Эрик ускорил шаг. В висках заколотился пульс.
— Да мне всё равно! Мне плевать, кем его мама работает…
— Плевать тебе… Так и ему тоже плевать — на тебя. Дура, ты даже не видишь, что ты ему нафиг не сдалась. Ты за ним как собачонка бегаешь… Смотреть противно, как ты стелешься перед Маринеску, как унижаешься… Ещё было б перед кем… Ты ему уже дала?