Муссолини вышел от фюрера ошеломленный. Графиня Чиано, видевшаяся с ним спустя несколько дней, говорила, что перед ней человек, лишенный собственной воли. Гитлер, рассказывая об этом разговоре Геббельсу, не скрывал своего разочарования тем Муссолини, которого Скорцени привез из Италии. Этот человек стал казаться ему куда менее значительным, чем раньше.
Дуче больше всех винил в своей катастрофе короля, разумеется, куда больше, чем Чиано, которого ненавидело немецкое руководство. В ответ на напоминание Муссолини о том, что Чиано все же муж его дочери, Гитлер немедленно отреагировал: "Это делает его предательство ещё более тяжким. Я должен внести полную ясность - снисходительность по отношению к предателям скажется повсеместно, и не только в Италии. Германия не может этого позволить. Мир должен увидеть пример заслуженной кары".
Муссолини принял условия Гитлера. Как ни жестоки были эти условия, он считал, что отказаться от них - значит обречь Италию на катастрофу. Кессельринг уже объявил прифронтовой зоной все области Италии позади линии германской обороны, на которые распространялось военное положение, и все действия, препятствующие успешному ведению войны, включая проведение забастовок, расценивались как уголовные преступления.
Муссолини вернулся в Мюнхен 17 сентября. "Физически он выглядит немного лучше, - писала в своем дневнике его жена. - Но мучиельное выражение глаз выдает его душевные страдания". По своему обыкновению он не стал делиться с Ракель своими сомнениями, сказав только, что провел "три дня, напряженно работая с Гитлером". На следующий день Муссолини заперся в своей комнате, чтобы подготовить обращение к итальянскому народу, которое должно было прозвучать по мюнхенскому радио вечером того же дня.
"Я отправилась с ним, - вспоминала Ракель, - в маленькую комнату радиостанции на Карлплац. Как ни странно это может казаться, но это - лишь второе его выступление по радио. В прошлом все они произносились перед публикой, хотя и транслировались по радио. Муж был не в лучшей форме, и прежде, чем начал говорить, его глаза встретились с моими. После паузы, которая, казалось, никогда не кончится, он начал".
Голос Муссолини звучал нервно, он глотал слова, часто произнося их неправильно, иногда нечленораздельно. Он рассказывал слушателям о своем аресте и драматичном побеге в манере, которая даже сторонником фашизма могла быть охарактеризована в лучшем случае как "журналистская". Пытаясь придать речи характерное для его былых выступлений мощное звучание, Муссолини призвал итальянский народ к исполнению своего долга и повелел ему идти за собой к победе.
СЛЕЗЫ ЭДДЫ, ДОЧЕРИ ДУЧЕ
Муссолини оставался в Германии несколько дней. За это время, между 15 и 17 сентября 1943 года он обнародовал шесть декретов. Они ознаменовали создание в Италии Социальной Республики и возобновление фашистского правления. Муссолини не стал протестовать против суда над участниками заговора 25 июля 1943 года, когда его отстранили от власти. Суд навязал ему Гитлер. Он принял условия фюрера, отдав приказ арестовать предателей и придать их суду.
Создав специальный трибунал декретом от 24 ноября 1943 года, Муссолини неуклонно выполнял данные Гитлеру обещания. В своих решениях трибуналу следовало "руководствоваться справедливостью, а также высшими интересами страны, находящейся в состоянии войны". Председатель трибунала должен был принимать решения, невзирая на то, кто предстанет перед судом. Было совершенно очевидно, кого имело в виду это анонимное приказание.
Вскоре по возвращении дуче в Италию Эдда посетила отца. Измученная поездкой в едва тащившемся военном эшелоне, она почти в истерике умоляла его спасти Галеаццо от немцев. "Не надо так расстраиваться, - сказал он нетерпеливо. И посоветовал ей обратиться в частную лечебницу. Ничем другим ей помочь он не сможет. Риббентроп представил ему "документальное свидетельство", полностью доказывающее "вероломство Галеаццо"". Чего стоили только его сношения с англичанами! Во имя Италии простить его невозможно.
Перед возвращением в Италию он встречался с Чиано, выполняя данное в Мюнхене обещание. Разговор был кратким и болезненным. "Ядовитый гриб", как назвал его Геббельс, пытался объяснить дуче свое поведение на Великом совете. Стоя с каменным выражением лица, дуче, казалось, почти не слушал Галеаццо, глядя на него с холодным выражением лица, безжалостно и непреклонно. Он так и стоял у камина, даже не попрощавшись с Чиано, когда тот уходил. Казалось, Муссолини уже решил продемонстрировать свою непоколебимость, доказать что предательство - преступление, единственным наказанием за которое может быть только смерть. "Я чувствую свое сходство с Данте, - говорил он за много лет до этого, - Поэт был так же последователен и непримирим. Он не прощал своих врагов даже в аду".
После этой встречи Чиано снова пытался выехать в Испанию, но немцы его не выпустили. Однако они позволили ему вернуться в Италию. Поверив тому, что обвинения с него сняли, Чиано вылетел из Мюнхена в Верону, где и был арестован немецкой и итальянской полицией.
Не одолев железной решимости своего отца, Эдда обратилась к Гитлеру, однако, и тот отказался вмешаться, чтобы спасти жизнь её мужа. Она грозилась обнародовать такие сведения, которые потрясут весь мир. Гитлер, как Муссолини сообщил Маццолини, "был выведен из равновесия" её угрозами и тем письмом, которое она ему написала. Через немецкое посольство дуче передал её просьбу отложить суд. Однако сам Муссолини, в соответствии с избранной им ролью, оставался непоколебим. Он не станет "откладывать суд ни на один день". Когда юрист Роландо Риччи, принимавший участие в подготовке конституции социальной республики, советовал не начинать суда, он отверг его предложение с той же непреклонностью. Эдда страстно молила его как отца и деда своих детей защитить Чиано. Но дуче отвечал: "Ради высших интересов Рима наши великие предки в случае необходимости, ни минуты не сомневаясь, жертвовали своими сыновьями. Здесь сейчас нет ни отца, ни деда. Здесь есть только дуче фашизма". Залившись слезами, Эдда выбежала из комнаты.
Теперь, находясь на грани нервного срыва, она последовала совету отца и поселилась в частной лечебнице в Рамиола близ Пармы под именем Эльзы Сантос. Джиованни Дольфин, один из секретарей Муссолини, описал её визит на виллу Фельтринелли. Дольфин, не видевший её прежде, был поражен необычайным сходством Эдды с отцом. "Она совсем не похожа на свои фотографии, - писал он в дневнике. - Это - вылитый Муссолини". У них одинаковые глаза, выражение лица, жесты, живость речи. Даже одна и та же нервная привычка резко откидывать назад голову, прерывая речь, и смотреть с почти гипнотическим напряжением на тех, с кем она разговаривает. Эдда была близка к отчаянию, хотя и пыталась скрыть свое состояние. Небрежно одетая, бледная и худая, она казалась такой же больной, как и её отец несколько недель назад. Когда, не добившись своей цели, она покидала виллу, было видно, как по её лицу текут слезы. Спустя два дня немецкого офицера, возглавлявший охрану виллы, вызвали в Верону, где от него потребовали объяснений, почему он позволил графине Чиано появиться на вилле. Немцы встревожились напрасно. Подготовка к суду над Чиано не прерывалась. Муссолини назначил председателем трибунала Альдо Виччини, старого юриста, разделявшего сомнения Роландо Риччи относительно законности выдвигаемых против подсудимых обвинений. Однако ему пришлось их преодолеть. У остальных же восьми членов трибунала никаких сомнений не могло быть: по крайней мере пятеро из них были убежденными фашистами. Из девятнадцати обвиняемых лишь шесть человек предстали перед судом, остальные, включая Гранди, выехавшего в Испанию вскоре после ареста Муссолини, скрывались за границей или сумели надежно спрятаться в Италии. В качестве подсудимых перед трибуналом предстали Эмилио де Боно, Туллио Чианетти, Джиованни Маринелли, Лучиано Готтарди, Карло Паречи и Чиано.