Здесь Эдуард Альбертович напрягся, прислушиваясь, но правоохранительные органы утомились доносами и увели его.
– Документы.
Эдуард Альбертович достал паспорт – идя выносить мусор, он всегда брал паспорт с собой. Сержант изучил сертификат человеческой состоятельности и, посмотрев на Эдуарда Альбертовича тем взглядом, которым смотрит врач на смертельно больного, прикидывая на глазок, сколько тому жить осталось, придвинул лист бумаги.
– Излагайте, гражданин Свинягин.
– Жена узнавать перестала и домой не пускает. И остальные тоже. Только я не Свинягин. Брунь моя фамилия.
– На жену жалуемся, Аристарх Ферапонтович? Это хорошо. Это зачтется.
– Вы что-то путаете. Я – Брунь Эдуард Альбертович.
– У меня удостоверение есть, что я ничего никогда не путаю. А в вашем удостоверении личности написано, что вы Свинягин Аристарх Ферапонтович. Ваша это личность или не ваша?
Сержант раскрыл перед Эдуардом Альбертовичем паспорт, из которого на Эдуарда Альбертовича смотрел сам Эдуард Альбертович. Но надпись была посторонняя.
– Свинягин Аристарх Ферапонтович, – прочитал он в документе. – Что же это такое получается?
– Получается, что вы либо иностранный шпион, либо психический инвалид. Но вы не волнуйтесь, мы во всем разберемся. Мы тут для того и харчи проедаем не просто так, чтобы с такими, как вы, разбираться.
Паспорт проверили – он оказался настоящий, с печатью и правильный на просвет. Эксперт по шпионам сказал, что с такой никчемной мордой в шпионы давно уже не берут, разве что в каких-нибудь отсталых африканских империях, где еще скрываются разные недобитки апартеида, но для недобитка апартеида у Свинягина-Бруня несообразно бледный тон лица, без следов загара. Поэтому Эдуарда Альбертовича признали психическим инвалидом и отправили в лечебницу.
В лечебнице Аристарху Ферапонтовичу – Эдуард Альбертович начал привыкать к своему второму имени – понравилось. Там было много таких же, как он, – у которых удостоверение личности перестало совпадать с личностью. А их близкие и родные верили исключительно документам.
Даже главный врач, разоткровенничавшись, признался, что на самом деле он – не он, а один из пациентов, подрезавший докторский халат, когда настоящий главный врач переодевался. Настоящий же затерялся среди больных, потому что без халата его никто не опознает и не держит за здорового, а больным никто не верит.
И вообще, Аристарх Ферапонтович встретил тут много личностей, про которых слышал и раньше, но не подозревал, что даже столь значительные люди имеют проблемы с документами и поэтому вынуждены скрываться в лечебнице.
Уже через две недели Свинягин Аристарх Ферапонтович перестал отзываться на вызванное психическим недоразумением имя – Эдуард Альбертович Брунь – и, получив назад свою гражданскую одежду, паспорт и мусорное ведро, был выставлен за дверь заведения.
– И куда мне теперь? – спросил он.
– Домой, – ответил сторож, привязанный к сторожевой будке.
Свинягин загрустил.
– Кабы я знал, где это.
– Я смотрю, лечили тебя, да не долечили. У всякой человеческой животины в паспорте прописано, где ей жить положено. Есть у тебя документ?
Свинягин достал паспорт и изучил адрес прописки. Адрес был незнакомым и местность, в которую он привел, была Аристарху Ферапонтовичу неведома.
Он поднялся по лестнице и остановился перед дверью, номер на которой соответствовал документу. Аристарх Ферапонтович поднял руку, но долго не решался позвонить. Тут он руку опустил и достал из кармана дефективный ключ от своей прежней жизни. Осторожно вставил его и повернул. Ключ подошел.
Дверь отворилась. Свинягин вошел.
– Где тебя черти носили, иуда?
Незнакомая женщина неопрятной наружности встретила его первосортной бранью.
– Мусор выносил, – нашелся Аристарх Ферапонтович.
– Две недели?
– Да… Как-то затянулось…
Из комнаты выбежал неуклюжий мальчик и бросился на Свинягина.
– Папка, ты где был?
Глядя в детские глаза, Аристарх Ферапонтович признался:
– Сначала в милицию арестовали. За апартеид. Потом в дурдоме лечили.
– Ты мне что-нибудь привез?
Кроме пустого мусорного ведра у Свинягина ничего не оказалось, и мальчик исчерпал к нему сыновий интерес.
Аристарх Ферапонтович весь день присматривался к своей нашедшейся семье, которую не узнавал, поскольку видел впервые.
Имя нового отпрыска он выяснил быстро – Аристарх Аристархович. А вот с обращением к гражданке Свинягиной выходило затруднение, поэтому Свинягин вынужден был прибегнуть к абстрактным допущениям и называл супругу «счастье мое», что вызывало в ней волнение, и она даже накормила его борщом, сев напротив и с умилением разглядывая, как борщ исчезает в Аристархе Ферапонтовиче. Улучив момент, гражданка Свинягина пустила слезу и припала к родному плечу…