— Госпожа Тесье никого не принимает,— ответили Монде.
— Отнесите ей мою карточку,— возразил Жак.— Слуга колебался и Монде прибавил:
— Я вам говорю, что мадам Тесье меня ждет.
Хотя Сусанна и не ждала Монде, но его появление ничуть не удивило ее. Она радостно встретила его в маленькой гостиной. Но вдруг, при входе этого друга, она с болезненной ясностью вспомнила, как они вместе провели тут тот, уже давно прошедший день, в который, по роковой случайности, она узнала тайну Мишеля. Это воспоминание блеснуло перед ней точно молния; на мгновение она закрыла глаза. Невольно, поддаваясь влечению общаго горя, и Монде и Сусанна обнялись; молодая женщина заплакала.
— Значит, правда? он уехал,— спросил ее Монде. Она утвердительно вивнула головой.
— С ней?
Сусанна сделала отрицательный жест.
— Что же тогда?
— Я вам все скажу.
Колеблясь, с остановками, прерывая разсказ, Сусанна передала ему всю их грустную историю; ей было стыдно обнажать перед ним сердечныя раны, а вместе с тем радовала возможность облегчить душу отвровенностью с этим сочувствующим другом, излить свою печаль перед человеком, вере котораго Мишель тоже нанес страшный удар. Слушая ее, Монде почти воочию видел ту бурю, которая разбила и развеяла все прекрасное существование Мишеля. Время от времени он повторял:
— Это невозможно, невозможно!
— Да, кажется невозможным,— сказала Сусанеа,— а между тем это так, и только теперь я начинаю понимать всю глубину несчастия. Видите, он все потерял; бросил, вышвырнул за борт. Он утопающий, мы обломки… И зачем все это, для кого? Можете вы это понять?
Монде неодобрительно покачал головой,— он сделал тоже движение летом, слушая признания Мишеля.
— A дети? — спросил Монде.
— Он так спокойно поцеловал их на прощанье, точно уезжал дня на три.
— Бедняжки!
Монде начал ходить по комнате, стараясь придумать что-либо, но безуспешно.
— Неужели ничего нельзя сделать? — сказал он.
— Что же было бы возможно?
— Вернуть его.
Сусанна сделала энергический, отрицательный жест.
— Почему же нет? — спросил Монде.— Непоправимаго пока еще ничего нет.
— Но раз он уехал, значит, я сама хотела, чтобы он уехал. Я первая заговорила с ним о разводе. Он отказывался, предвидел все несчастия… и если он согласился, то только потому, что я из всех сил этого требовала.
— A между тем, теперь вы сами жалеете.
— Я ни в чем не раскаиваюсь!
— Не говорите этого. Вы действовали в порыве страсти.
— Страсти? Нет, это годится разве для него.
— Ну, под влиянием вспышки — гнева, обиды… Но теперь, вы видите, как опустел ваш дом, осиротели дети, знаете, что Мишеля терзает пресса и вся будущность его погибла, и говорите себе, что все лучше такого падения… Он, конечно, тоже понимает это!
— Без сомнения! Мишель все понимает, он так умен! Только он уже не в силах управлять своими действиями, он слеп, он сам не знает, куда идет. О, Боже мой, не нужно ужь слишком презирать его, он сделал все, что мог, боролся, я это видела; но он побежден, вот и все. Что-же вы можете сделать тут? Мишель ушел, когда мы плакали…
— Где он?
— В Grand-Hôtel’е.
— Ну, я с ним увижусь и скажу ему то, что друг может сказать. Если у него осталась хоть капля здраваго смысла, хотя атом воли, я возвращу его к вам.
Сусанна колебалась с мгновение, но ея гордость сдалась.
— Поезжайте,— сказала она,— хотя я и не надеюсь.
В Grand-Hôtel’е, Монде думал, что он никогда не доберется до Мишеля. Тесье никого не велел принимать, В ту минуту, когда Жак уже отчаявался в успехе, он увидел Тесье, который тоже заметил его и подбежал к нему.
— Ты, мой друг, меня не покидаешь! Пойдем, пойдем, поговорим.
И он отвел его в небольшое помещение, состоявшее из спальной и залы во втором этаже; тут было банально, пусто, не виделось ни бумаг, ни книг. Несколько газет только и напоминали о былой деятельности Тесье.
— Что ты сделал, несчастный,— сказал Монде.
— Разве и ты, как все другие, бросишь в меня камнем? — ответил Мишель и прибавил, смяв лежавпгия на столе газеты: — Осудишь, вот как эти листки, которые теперь разрывают меня на части.
— Нет, конечно, не так как они, потому что я тебя порицаю и жалею одинаково сильно. Мне даже кажется, жалею больше, чем осуждаю. Да, ты поступал дурно и не будешь счастлив. Такой человек, как ты, не может быть счастлив, делая зло. Ты даром, совершенно даром испортил себе жизнь. Слушай: непоправимаго еще ничего нет; ты можешь вернуться домой и скандал затихнет.