С этими словами он встал и подсел в Бланке, которая сидела в стороне, не принимая участия в разговоре. Он в полголоса стал беседовать с нею, между тем как Сусанна продолжала толковать с Монде. Это двойное а parte продолжалось довольно долго.
Наконец Монде зевнул раза два и Сусанна вскричала:
— Ах, вы я вижу утомлены, а я кажется бы всю ночь на пролет говорила, говорила…
— Это все железная дорога виновата, сударыня… эта дьявольская железная дорога, на человека непривычнаго…
— Ваша комната вероятно уже готова. Позвольте мне вас привести туда, я посмотрю, все-ли в порядке…
Она поднялась, Монде попрощался с Бланкой и Мишелем и вышел за Сусанной.
Несколько мгновений в комнате царствовало молчание. Бланка и Мишель, обменявшись быстрым взглядом, одновременно повернулись к двери и прислушивались к удалявшемуся шуму шагов, заглушенному наконец коврами. Потом они вновь посмотрели друг другу в глаза и Мишел, опустившись на колени у ног девушки, покрыл ея руки поцелуями. Так оставалис они, замерли, молча, прижавшись друг в другу, изливая в этих ласках, какия только и могли себе позволить, всю сладкую муку своих безразсудных желаний, свою болезненную любовь, лишь увеличенную безполезной борьбой с долгом, которая мучила и вместе возбуждала их, и перед которою их воля была безсильна.
Без слов они сумели все сказать друг другу. Руки Бланки слабо трепетали в руках Мишеля; их дыхание становилось бурным. Чувство, поднявшееся в них, было подобно разрешившейся буре, которую весь вечер предчувствовал честный Монде. Но вот глухой шум, скрип пола, ничтожный шорох заставил их вздрогнуть в ужасе, Мишель поднялся и сказал торопливо:
— Пока мы одни…
Он вынул письмо из кармана, протянул его Бланке и она быстро спрятала его за корсаж, а в обмен дала другое. Когда он вновь взял ее за руки, молодая девушка спросила:
— Чтo вы мне пишете в этом милом письме?
Тот отвечал:
— Вы увидите… Все тоже самое! что я вас люблю… что я вас люблю и что я несчастен…
Она пожала ему руки:
— Несчастны?
— О, не теперь, не в эти редкия мгновения, когда я с вами наедине, возле вас, когда я тешу себя иллюзией, что вы моя!.. Но остальное время, постоянно!.. Когда я один — я думаю о вас. Мысль о вас преследует меня повсюду. Чтобы я ни делал, чтобы ни говорил, я делаю и говорю совершенно машинально, мысль моя занята вами… Сегодня, например, на трибуне…
Она прервала его:
— Вы так хорошо говорили!..
— Не знаю, я не слышал!.. Я думал, как всегда, о вас.
— Вы даже не смотрели на меня!..
— Потому что я говорил… ах, вы отлично это понимаете!.. я говорил наперекор сам себе, своему сердцу!.. Монде сказал правду, хотя и невольно: да, я сжег свои корабли… увы, все наши надежды! Я переживал мучительныя минуты, точно я самому себе вырезывал сердце… Все планы, которые я постоянно строю с тех пор, как полюбил вас, рушились… с каждой фразой, которую я произносил, мне становилось ясно как день, что вы никогда не будете моею… я сам, своими руками разрушил нашу последнюю надежду, изломал последнюю доску, на которой мы могли бы спастись… мне хотелось закричать от боли, так жгли меня собственныя слова…
Бланка слушала его удивленно. Из уст ея излетело лишь короткое “о!”.
— Да,— продолжал он,— я не говорил вам об этом никогда, но часто думал… Все таки у нас было средство в руках — развод.
Она сделала жест, как будто хотела закрыть ему рот рукой:
— Не говорите этого, Мишель! не говорите таких вещей, прошу вас!.. Зачем вы это говорите? Вы ведь отлично знаете, что все это одне слова, что это невозможно!..
— Невозможно, это верно, вы говорите правду… Но я долго думал и под конец мне стало казаться это не столь уже невозможным… Эта идея меня преследовала… Наконец я захотел победить ее…
— И хорошо сделали! Дорогой, не забывайте того, что вы сами так часто говорили мне: мы господа своих чувств, но не действий; и мы имеем право… верно-ли это? я не знаю… мы имеем право любить друг друга, так как этим мы никого не заставляем страдать…
— Да, это верно, я это говорил, я думал это и до сих пор еще думаю, но у меня нет более сил; я вас слишком люблю!..
— Никогда не ;”;слишком”!..— возразила она, прижимаясь к нему.
— Да, да, я должен быть мужественным… но я ненавижу, я презираю самого себя за то, что не мог с собою справиться! Я возмутил ваше спокойствие, я украл у вас счастье, которое судьба послала-бы вам на долю…
— Не говорите этого, ведь я счастлива!
И желая утешить любимаго человека, который видимо страдал, она почти материнским движением ласкала его волосы. Так замерли они, почти счастливые, все забыв,— самих себя, разделявшия их препятствия, все — что жизнь и долг клали между ними, что мешало слиться им, медленно сближавшимся, устам; они все забыли, ничего не видели, поглощенные всецело своей страстью, наклонившись над жарко дышущей бездной, кружившей им головы,— когда дверь комнаты безшумно отворилась; и они не видели, как вошла Сусанна, остановилась на пороге, сделала шат вперед, прижимая руку к сердцу, бледная как полотно, готовая вскрикнуть… Но она не вскрикнула, не выдала своего присутствия ни малейшим шумом, и так-же быстро удалилась как и вошла.