29 июля у Французской арки состоялся первый тур его стояния у позорного столба. Голова и кисти рук были стиснуты деревянной колодкой так, что было трудно говорить и шевелиться. То же самое повторилось и на другой день в Чипсайде. На третий день та же процедура — у ворот Темплбара. К этому времени уже весь Лондон распевал его «Гимн», написанный в форме уличных песенок. И желающих поглазеть на отчаянного парня, сочинившего эти веселые и злые стишки, было более чем достаточно.
Кончился третий день его позора, нежданно превратившийся в кратковременный маленький триумф. И снова он в «Ньюгейтской обители», где ему надлежало пробыть неизвестно сколько времени. Но судьба не оставила Дефо. Его талант публициста решил использовать в своих интересах влиятельный политик Роберт Харли. Благодаря ему Дефо оказался на свободе. Чего это стоило, можно только предполагать. Видимо, пришлось согласиться на кое-какие условия, продиктованные спасителем. С этих пор Дефо верой и правдой будет служить своему благодетелю, заключив с ним тайный союз.
После тюрьмы Дефо издавал газету «Обозрение французских дел» — острую, вызывавшую у многих ненависть, из-за чего снова попал в переделку. Однажды он вошел в комнату, где его поджидали пятеро неизвестных. Через минуту как ни в чем не бывало Дефо спускался по лестнице: его шпага урезонила покушавшихся. Пробовали расправиться с ним, вызывая на дуэль. Но и тут Дефо обезоружил противника. Так же ловко он выбил клинок и ранил своего издателя, когда тот, негодуя на Дефо за вероломство, бросился на него с обнаженной шпагой.
К нему подсылали псевдоконстеблей с лжеприказами об аресте, распространяли слухи о том, что он-де вновь заключен в тюрьму, газеты конкурентов не скупились на ложную информацию. Можно подумать, что с ним сводили счеты те, о ком он писал: знаменитый гангстер Джонатан Уайлд, бандит Джек Шепперд и другие уголовники, с которыми он лично был знаком. Однако не они угрожали Дефо и не за газетные выступления его преследовали. Может быть, его ненавидели из зависти к его удачливости как дельца, к его богатству, которое он обрел с некоторых пор. К тому, что ел не из оловянных тарелок и кружек, а из серебряных, имел лодку для прогулок по Темзе, модный экипаж со стеклянными окнами — свидетельство достатка — и даже свою верховую лошадь. Семья проводила лето на курорте в Бате и Эпсоне, а он между тем, элегантный и надменный, обедал у Понтака — в знаменитой харчевне, где распивал роскошные вина по семь шиллингов бутылка, играл в кегли, посещал петушиные бои, травлю медведей собаками и, конечно, скачки, ибо с юных лет был заядлым лошадником.
С годами, став знаменитым писателем, он приобрел под Лондоном в Сток-Ньюингтоне дом, где будут написаны самые известные его книги. Дом был большой, трехэтажный, одних окон по фасаду больше дюжины: за каждое приходилось платить налог, значит, было из каких доходов. Во дворе конюшня, за домом сад, где он любил проводить время с лопатой и совком в руках.
Когда Дефо умер, на его могилу положили белую надгробную плиту. С годами она заросла травой, и казалось, что и память о нем — вольном гражданине города Лондона — поросла травой забвения. Прошло более ста лет. В 1870 году журнал «Крисчен уорлд» обратился к «мальчикам и девочкам Англии» с просьбой присылать деньги на сооружение гранитного памятника на могиле Дефо (старую плиту расколола молния); тысячи почитателей, в том числе и взрослых, откликнулись на этот призыв. В присутствии потомков великого писателя состоялось открытие гранитного монумента, на котором было высечено: «В память автора «Робинзона Крузо». А в 1932 году муниципалитет Лондона установил мемориальную доску на доме, где когда-то жил Даниэль Дефо.
Былое: случаи, курьезы, слухи
Однажды в пасмурный осенний день к гостинице «Ангел» подъехал наемный экипаж. Дверца отворилась, и показались конической формы шляпа, затем нога, обтянутая шелковым чулком, в башмаке с пряжкой и высоким каблуком, наконец, туловище в длинном плаще. Пассажир, стараясь не повредить туалет, а главное, не сбить пышный, завитый буклями парик, осторожно выбрался на тротуар. Пока кучер и слуга сгружали дорожный саквояж, незнакомец направился к стоявшей у ворот гостиницы громоздкой пассажирской карете, уже запряженной и, по всему было видно, готовой к отъезду. Трижды в неделю карета отправлялась отсюда по главному Северному тракту. Из этого можно было заключить: только что прибывший джентльмен собирался совершить далекое путешествие.