Царев говорит:
— Ну, само собой.
И пошел домой. Только по дороге как-то, почти что случайно, вспомнил об одном деле, зашел в упомянутый выше цех и взял женские сапожки.
Таким образом, первый вопрос — где берут на заводе сапоги — вроде бы осветился. А вскоре подоспел ответ и на второй вопрос: как эта операция совершается?
Ну Царев проявил прямо-таки непонятную беспечность: засунул сапоги за пояс, запахнул пальтишко и пошел через проходную. Ведь надо же! Уж совсем ни во что охрану не ставит! Ан, там на посту стоял Комаров! Сколько вот там в книжке фамилий задержанных — большинство бдительность Комарова. Другие охранники тоже, конечно, задерживают, но меньше. Старенькие они, зарплата маловата, и вообще, как говорится, проблема с охраной на заводе полностью не решена.
Но зато способов пронести сапоги через проходную изобретено множество. Уж так некоторые этот сапог скатают, так его закрутят
ЛАТУНЬ 96-Й ПРОБЫ
Вот, уважаемый читатель, сколько, по-вашему, может стоить одна латунная втулка? И даже не целая втулка, а латунный обломок длиною с карандаш? Я думаю, что большинству этот металлолом будет без надобности и за него вообще ничего не дадут. Но, может, человек, которому он нужен до зарезу, — тот расщедрится и даст рубль. А то и полтора. Однако это все будет не настоящая цена.
Настоящая цена за такую втулку — две тысячи рублей. А то и две с половиной. Только продавать ее надо, конечно, с умом. Сначала распилить ножовкой на колесики, потом эти колесики опилить-начистить и продавать, как обручальные кольца.
Ну, а любителей на эти колесики хоть пруд пруди. Их, как говорят, не сеют, не жнут, они сами родятся.
Да, чуть было не забыл самого главного. Еще нужен гвоздь. Чтобы пробу ставить. А то без пробы, сами понимаете, это будет не совсем полноценный товар. Сейчас народ пошел исключительно грамотный. Латунь покупает только девяносто шестой пробы. А меньшей и не предлагай. Разве что как пластинку на зубы.
Правда, есть в этом производстве и кой-какие тонкости, о которых я умолчу. Чтобы не попасть в соучастники. А то вот я рассказал, как в Москве продавщицы вино разбавляли лимонадом, а в Харькове нашлись последователи. Нас, говорят, Никольский научил. Фельетон с моей фамилией приобщен к делу. И я теперь хожу в соучастниках. И даже не знаю, как быть. Вроде по совести я этим дамам передачи должен посылать? Или как? Вот ведь забота на мою голову.
Так вот, значит, о чем мы говорили-то? Да, о втулках! Вот лежит передо мной кусочек латуни, начищенный до невероятного блеска. Как говорится, чем больше блеска, тем меньше риск. И проба есть, все честь по чести. Золото. Вернее, не так давно это называлось золотом. А теперь это уже не золото, а вещественное доказательство. И ходить ему под видом золота пришлось не очень долго. Так всегда бывает с теми, кто сам себя перехитрить хочет. Сначала вроде бы золото — а потом глядь — уже вещественное доказательство. И небо в крупную клетку.
А сначала вроде бы все шло хорошо. Жили они на юге страны, по улице Рассвета, в доме № 5. Мужчины трудились над цветным металлом. Ножовка. Тисочки. Напильник. Латунь. Получались из этого добра обручальные кольца. Пластинки для зубов.
А у женщин была роль другая: обманывать своих ближних. Если вы думаете, что тут им требовалось меньше изобретательности, чем мужчинам, которые из латуни делали «золото», то ошибаетесь. Тут все было разработано так же исключительно тонко. И уважаемый Константин Сергеевич Станиславский мог бы только позавидовать таким отработанным мизансценам.
Женщины Раиса и Ирина ходили по домам днем. Примерно в то время, когда мужчины находились на работе. Им мужчины были ни к чему. Они предпочитали иметь дело с простыми хозяйками. Простыми, но в то же время состоятельными. Тут требовался подход.
Стук в дверь. У двери незнакомая женщина. Она одна. Ну совсем одна и очень несчастна. Спрашивает, не живут ли поблизости поляки. (Как видите, о золоте пока ни слова).
Редкая хозяйка не пригласит для разговора беднягу в дом.
Когда та входит, то, к изумлению хозяйки, входит она не одна, а с какой-то другой женщиной. Обе одеты скромно. Курточки из болоньи. Платочки. Сапожки. Правда, у обеих золотые зубы во рту, но это не слишком компрометирующая деталь.
Излагается легенда (как правило, всегда одна). Они жили в Ташкенте (или Ашхабаде) и пострадали от жуткого, необычайного, сверхъестественного наводнения (хоть бы уж от землетрясения!). И вот их в количестве трех (пяти, десяти) тысяч человек направляют в другие места (их эшелон на станции). А этих двух посылают в Польшу. Почему в Польшу? У одной из них отец поляк. У них затруднение. Через границу перевозить золотые вещи нельзя, и они хотели бы продать их и купить теплые вещи.
Из приключенческой литературы мы знаем, что шпиона всегда снабжают легендой. Чтобы он мог сочинять без запинки. Но с такой легендой о наводнении в Ташкенте и Ашхабаде этот шпион был бы разоблачен в первом же детском саду. А тут люди взрослые и все принимают за чистую монету.
Осмотревшись, одна из аферисток говорит:
— Тут нас подружка ищет. Если позволите, пойду погляжу, где она.
Возвращается она действительно с подружкой (вроде уже с позволения), которая в этом спектакле играет совершенно определенную роль.
Подружка говорит, что продала свое золото, и показывает пачку денег. Кому она продала — говорить нельзя. Эту скромность хозяйка отмечает, потому что в случае чего и ее имя останется неизвестным.
Кроме того, хозяйка чувствует, что где-то по соседству идет большой бизнес и надо ковать железо, пока оно горячо. Чтобы не остаться в дураках, она просит показать, что у них за золото.
Наживка проглочена. Теперь надо аккуратно выводить рыбу.
Как это делается, лучше всего пояснить на конкретном примере.
Ломова Екатерина Ивановна сразу обеими руками ухватилась за начищенное латунное кольцо. Примерила на палец — все хорошо. Но цена высока. Попробовала поторговаться, предложила от души тридцать рублей. Не подходит. Два кольца с пластинкой стоят пятьсот.
Нечего делать, предложила триста.
Вот тут двое подружек и начали уговаривать свою первую, строптивую, снизить цену, уступить за триста рублей. Уговаривают страстно, со слезами на глазах. На это они и были надобны, чтобы помочь сторговаться.
Сторговались. Расплатились.
Тут одна из трех вытаскивает из тряпицы новые два кольца и золотой кубик.
Говорит — поезд уходит, надо спешить, очень торопимся.
А у Ломовой только пятьдесят рублей осталось. Но, спасибо, продавцы вдруг стали много сговорчивей. Или, может, на поезд спешили. Кто их поймет? Согласились взять вещами. Попросили пуховую шаль и шарф, которые лежали тут же на виду. Взамен отдали эти кольца и кубик. И исчезли.
И у Ломовой ни на минуту не возникло сомнения: как же так? Первые два кольца с пластинкой пошли за триста. А вторые, такие же, за пятьдесят (ну какое-то барахло в придачу, все равно в пять раз дешевле).
Была только великая радость. И пошла Ломова делиться этой радостью к соседке. К Анне Субботиной. Пошла, конечно, не со всеми сокровищами, а только с кольцом. Соседка дома не одна, дочери тут же. Ну, а разве соседи могут не охаять покупку, не омрачить светлую радость ближнего? Никогда в жизни!
— Нет, — говорит Анна. — Это, наверное, не настоящее золото.
И заронила недоверие в душу счастливой приобретательницы.
А тут, как на грех, приходит муж Ломовой на обед. Тоже сомневается. Но на то он и мужчина. Смышленый пол. Решил показать кольцо зубному технику. Показал — и ни тебе резюме — латунь, без малейших признаков драгоценного металла.
У Арефьевой спектакль был еще хлестче. Она работает продавцом. Продавец, какой бы он ни был, на мой взгляд, должен разбираться в тонкостях торговли. И вот на тебе, как говорится, и на старуху бывает проруха.
К ней эти две дамы с золотом явились перед закрытием магазина на обеденный перерыв. И предложили выгодную сделку. Кто от этого откажется?