В общем, ничего утешительного Лаптев пока на руках не имел. Но предаваться отчаянию тоже не имело смысла, потому что была одна зацепка. Подпорки она называлась. Если дом стоит прочно, его не подпирают. А если с одной да с другой стороны начинают его укреплять да поддерживать - дело нечистое.
Балашову увольняли за нарушение дисциплины - подтверждением тому пригоршня выговоров, но это был, оказывается, лишь повод, а на самом деле - за воровство, если вещи своими именами называть. А на самом-самом деле даже не за воровство, не только за воровство, а за более страшное, о котором теперь и вслух говорить не хотят.
Все эти подпорки не нравились Лаптеву. И он жалел о неудачном разговоре с директрисой, слишком коротком, чтобы хоть малое выяснить. Но разговор, конечно, будет иметь продолжение. К этому Лаптев и готовился, когда его вызвал редактор.
Дядя Шура Лаптеву и сесть не предложил, а долго глядел на него в упор маленькими, из-за очков злыми глазами.
- Ты что, пьяный? - наконец спросил он.
Лаптев лишь плечами пожал, усмехнулся.
- А тут смеяться нечего, - сказал редактор. - Только одно объяснение, что ты или пьяный, или сумасшедший, - и выдержал паузу. - Мы с тобой о чем вчера говорили? Битый час о чем я тебе толковал? Ты ничего не понял?
- Я же не могу за один день все сделать, - начал оправдываться Лаптев. Составил я список комбайнеров.
- Иди ты со своими комбайнерами знаешь куда... И дурачка здесь не строй. Я тебе не про комбайнеров... Хотя тебе ими... ими надо заниматься! - редактор даже приподнялся над стулом.- За это тебе деньги платят! А не за то, чем ты занимаешься. Я тебе русским языком вчера сказал: не трогай эту бабу. Она сама во всем виновата, пусть и обчищается. Говорил я тебе?
- Говорили.
- Запретил я тебе этим заниматься?
- Ну-у, а здесь получилось дело такое... - начал Лаптев.
- Не нукай! - оборвал его редактор. - Не ты запрягал, не тебе нукать. Пока вот здесь, - ухватился редактор руками за стол,- сижу я. И ты будешь выполнять то, что я тебе говорю, а не то, что тебе в голову взбредет. А иначе ищи себе другую работу. Понятно?
- Понятно, - почти равнодушно ответил Лаптев и спросил: - А что случилось?
- Ха!- восхитился редактор. - Ну, ты даешь! Ведь я у тебя спрашиваю. Я! Мне из райкома звонят, Пулин звонит и говорит: "Не надо заниматься Балашовой, без вас занимались, разобрались и приняли решение". Я ему, как дурак, отвечаю: "Мы не занимаемся, вставал такой вопрос вчера, но мы решили не вмешиваться". Он мне сразу и выдал: "Ни черта ты, - говорит, - не знаешь, что у тебя в редакции делается. Твой сотрудник только сейчас целый допрос директору школы устроил". Тут я и... - развел редактор руками, - как рыба... Вот так. Так ты меня перед Пулиным дураком и выставил. Спасибо.
Редактор надолго замолк, отвернулся, глядел в сторону. Наконец он решил, что с Лаптева достаточно, - тот сопел, вздыхал, переминался с ноги на ногу, покраснел.
- Вот так с вами работать, - проговорил дядя Шура мягче. - Вы портачите, а мне вот сюда, - похлопал он себя рукой по загривку. - Вот так получается. - Он подпер рукой мягкую щеку и спросил с нескрываемым любопытством. - А чего ты все-таки туда полез? Зачем? Ведь я ж тебе сказал...
- Я должен выяснить, в чем дело, - ответил Лаптев.
- А зачем выяснять? Она тебе кто, вот так, откровенно. .. Ты что, к ней тоже похаживал? А? У-у, хитрый жук. . .
Лаптев смутился. Правду объяснять было бы долго и не нужно, и потому он ответил просто:
- Мне надо выяснить, виновата ли она. Разобраться. И я разберусь.
- Чего, чего? - недоверчиво спросил редактор.- Ты опять за свое? Ты... Ты... действительно... - поднялся он.
- Да, мне надо разобраться, и я разберусь, - монотонно повторил Лаптев и набычился, увидев, что редактор идет к нему.
Дядя Шура взбесился. Он и кричал, и кулаком по столу молотил, и вздымал руки, и куда-то указывал, и посылал - все было.
В коридоре и по другим кабинетам слышен был по-бабьему тонкий, даже визгливый в крике дяди Шурин голос. И сотрудники редакции поеживались, представляя, как неуютно сейчас дяди Шуриному собеседнику.
В потертом до блеска синем мешковатом костюме стоял Лаптев посреди светлого, зеленью уставленного кабинета. Стоял, безвольно опустив голову. Мослатые кисти, как у подростка, выпирали из рукавов. Глаза на полу что-то разглядывали. Крутой лоб морщинился. Лицо покраснело, шея и даже лысина. В общем, виноватый человек стоял, всем видом каялся. И, глядя на него, редактор полегонечку утих, спросил:
- Ты теперь все понял?
- Понял, - негромко ответил Лаптев.
- Вот так, - удовлетворенно сказал дядя Шура. - Пока вас на бога не возьмешь, толку не будет. Вы ж не понимаете. Ну, иди и гляди мне...
Лаптев пошел к себе.
Весь этот крик и шум был неприятен, конечно, но и желанного - какого редактор хотел - действия на Лаптева он не оказал. Так что зря дядя Шура орал и зря радовался. Он просто не знал Лаптева.
Лаптев не был упрям, нет. И настырным не был. Он очень любил спокойную жизнь: на работе делать свою работу, делать ее хорошо, насколько сил хватит; после работы отдыхать: глядеть телевизор, разговаривать с Алешкой и женой, если мясо попадется, лепить и есть пельмени, желательно со сметаной. Можно книги почитать, интересные. По садоводству, огородному делу или вообще про природу, зверей, путешествия. А с весны до осени, все теплое длинное лето с апреля до октября, Лаптев любил работать на даче. За два года он успел обзавестись дачкой, построить там деревянную халабуду, посадить огород и сад, бахчу он держал отдельно.
Сад был заложен серьезный. С хорошими яблонями: "мекинтош", "симиренко", "джонатан", "звездочка" - Лаптев яблоки любил. Пара груш была посажена, абрикосы, черешня, вишня. Конечно, виноград. Один сорт ранний - "жемчуг Сабо". Средние - "лупоглаз" да "черный дубовский". Ну и поздние: "казбинка", "крюковский", "пухляковский белый". Для вина Лаптев завел "ркацители" и "саперави". Винограда был полный набор. Было бы глупо жить на юге и не иметь винограда.
Но пока подрастали деревья, Лаптев овощами серьезно занимался. Картофель завел "приекульский" и "харьковский" и снабжал этим ранним картофелем всю редакцию. Огурцы у него были тоже хорошие: и поесть, и в банки закрутить, и раздать доставало. Помидоры на зависть удавались, особенно "бычье сердце". И перец был неплохой, синенькие. Арбузов на бахче тоже хватало.