Льюис курил и ничего на это не ответил.
— Блеск, — сказал Эспозито и повернулся ко мне: — Вы можете добавить что-нибудь?
Я покачал головой.
— Ну, что тут скажешь? — развел руками Майло. — На этот раз вам достался детективный роман. Ничего не попишешь.
— И вы не можете сообщить ничего, что могло бы прояснить дело? — спросил Эспозито.
— Мне об этом известно не больше вашего, — ответил Майло. Он улыбнулся. — Ну, может, на самую малость больше, но я уверен, что упорной работой вы это быстро наверстаете.
С этими словами он двинулся мимо них, направляясь ко входу в миссию. Я хотел пойти за ним, но Льюис преградил мне дорогу.
— Остановись, Стерджис, — сказал он.
Майло обернулся. Наморщил лоб.
Льюис спросил:
— А теперь что тебе там нужно?
— Думал поговорить со священником, — ответил Майло. — Пора исповедаться.
— Правильно, — ухмыльнулся Эспозито. — У священника борода отрастет, пока он будет слушать.
Льюис засмеялся, но это прозвучало как-то принужденно.
— Может, сейчас не самое лучшее время для этого.
— Я что-то не вижу здесь никакого запрещающего знака, Брэд.
— Все равно сейчас не лучшее время.
Майло упер руки в бока.
— Ты хочешь сказать, что для меня доступ сюда ограничен, потому что покойник здесь когда-то проживал, а всякие бродяги и подонки могут входить и выходить беспрепятственно? Хармон-младший будет просто в восторге, Брэд. В следующий раз, когда они с шефом полиции будут играть в гольф, им будет о чем поговорить.
Льюис сказал:
— Сколько прошло, три месяца? А ты уже действуешь, как проклятый деляга.
— Чушь собачья, — ответил Майло. — Это ведь ты тут ставишь препоны, Брэд. Это ты вдруг ни с того ни с сего решил проявить бдительность.
— Никто нас не заставляет выслушивать эту чушь собачью, — процедил сквозь зубы Эспозито и расстегнул пиджак. Льюис придержал его, дымя словно паровоз. Потом бросил окурок на тротуар, посмотрел, как он тлеет, и отошел в сторону.
— Эй, — сказал Эспозито.
— А пошло все в задницу! — В голосе Льюиса была такая ярость, что Эспозито захлопнул рот. Льюис повернулся ко мне: — Валяйте. Двигайте.
Я двинулся вперед, а Майло рукой уже коснулся двери.
— Смотри, не напорть там, — предостерег Льюис. — И не перебегай нам дорогу. Я не шучу. И мне наплевать, сколько там за тобой этих чертовых адвокатов, слышишь?
Майло толкнул дверь, и мы вошли. До того как дверь закрылась за нами, я услышал, как Эспозито выругался.
И засмеялся — через силу, со злобой.
В большой комнате цвета морской волны работал телевизор. На экране мелькало что-то вроде полицейского боевика, и пар сорок полузакрытых глаз следило за фантастическими перипетиями.
— Торазин-сити, — сказал Майло фреоново-холодным голосом. — Гнев как лечебное средство…
Мы дошли до середины комнаты, когда из-за угла коридора появился отец Тим Эндрус, везущий бачок с кофе на алюминиевой тележке. Упакованные в полиэтилен стопки пластиковых стаканчиков заполняли нижнюю полку тележки. Его пасторская рубашка грязно-оливкового цвета была надета поверх выцветших джинсов, добела протертых на коленях. Обут он был в те же самые, что и в первый раз, белые кеды; один шнурок развязался.
Он нахмурился, остановился, резко повернул, чтобы избежать встречи с нами, и покатил тележку между рядами сидевших в расслабленных позах мужчин. Разболтанные колеса тележки все время заедало. Двигаясь рывками и зигзагами, Эндрус оказался наконец у телевизора. Низко наклонившись, он что-то прошептал одному из сидевших — молодому белокожему парню с безумными глазами в слишком тесной для него одежде, придававшей ему вид сильно выросшего мальчишки-беспризорника. Он действительно был очень молод — ему никак не могло быть больше двадцати лет; в нем еще просматривалась младенческая пухлость, а линия подбородка под скудной растительностью оставалась мягкой. Но впечатление детской невинности портили свалявшиеся волосы и покрытая болячками кожа.
Священник разговаривал с ним медленно и с исключительным терпением. Юноша выслушал его, потом медленно поднялся и стал дрожащими пальцами разворачивать стопку стаканчиков. Наполнив стаканчик из крана бачка, он хотел поднести его к губам. Эндрус прикоснулся к его запястью, и юноша остановился в растерянности.
Эндрус улыбнулся, опять что-то сказал и направил руку юноши так, что стаканчик оказался протянутым одному из сидящих людей. Тот человек взялся за стаканчик, и юноша с изумленным видом отпустил его. Эндрус сказал что-то и дал ему еще один стаканчик, в который он стал наливать кофе. Несколько человек встали со своих мест, и перед бачком образовалась небольшая очередь.