Снова подойдя к жене, он погладил ее по щеке. Поцеловал в один из выбритых квадратиков на голове. Ее глаза были крепко зажмурены; отвернуться она не пыталась.
— Любовные записки, адресованные тебе, дорогая, — продолжал он. — Слезливые, бессвязные, которые вряд ли пригодились бы в качестве улик. Но в отделении у меня были враги, и они вцепились в меня. Я мог бы отбиться. Но в Гарварде мне больше нечего было делать — он действительно не так уж хорош, как о нем болтают. Нам явно пора было двигаться в другое место.
— Калифорния, — сказал я. — Сан-Лабрадор. Это было предложение вашей жены, не так ли? Отправиться на ловлю новых клинических возможностей. Возможностей, которые выявились, когда Урсула наблюдала Айлин Уэгнер. Беседы за закрытыми дверями, превратившиеся в лечебные сеансы, как это часто случается. Айлин говорит о своем прошлом. О своих проблемах. О тех сексуальных конфликтах, которые заставили ее сменить педиатрию на психиатрию. Рассказывает о своих впечатлениях от встречи много лет назад с одной очаровательной богатой женщиной, которая страдала агорафобией. Принцесса с изувеченным лицом, укрывшаяся в персиковом замке, превращенная в калеку страхом, который в конце концов передался и ее дочери, такой чудесной девчушке — она сама, самостоятельно обратилась за помощью…
Я вспомнил разговор, который был у меня одиннадцать лет назад. Айлин, в практичных туфлях и похожей на мужскую рубашку блузке, перекладывает свой кожаный саквояж из одной руки в другую.
Она по-настоящему красива. И это несмотря на шрамы… Мила. В ней есть что-то ранимое.
Похоже, вы немало узнали за столь краткий визит.
На щеках Айлин проступает румянец.
Приходится стараться.
Ее смущение тогда озадачило меня. Теперь же все так ясно.
Там был не только один этот краткий визит.
Там было что-то гораздо большее, чем просто медицинские консультации.
Мелисса интуитивно чувствовала что-то необычное, хотя и не понимала, в чем дело: она дружит с мамой… ей нравится мама…
Джейкоб Датчи тоже знал — и постарался представить причину уклонения Джины от встречи со мной как ее страх перед врачами вообще.
Я поставил это под сомнение.
Однако она встречалась с доктором Уэгнер.
Да, это вышло… неожиданно. Она не очень хорошо справляется с неожиданными ситуациями.
Вы хотите сказать, что она как-то отрицательно отреагировала просто на то, чтобы встретиться с доктором Уэгнер?
Скажем так: ей это было трудно.
Ей было бы легче иметь дело с врачом женского пола?
Нет! Это совершенно не так! Дело совсем не в этом.
Джина и Айлин…
Проснувшееся волнение… наклонности, которые и та и другая так долго пытались подавить. Желания, с которыми Джина справилась, выйдя замуж за человека с гротескной наружностью, сыгравшего роль отца. Для второго брака она выбрала бисексуала — старого друга, у которого была собственная тайна, с которым она могла найти избавление от одиночества, взаимную терпимость и создать видимость безмятежного супружеского счастья.
Отдельные спальни.
Айлин… пыталась преодолеть отвращение к самой себе, которое чувствовала после пережитого в Сассекс-Ноул, — оставила практику, уехала из города и стала путешествовать по миру, предлагая свои услуги в качестве врача и сиделки, не особенно заботясь о собственной защите. Посвятила себя спасению чужих жизней, перебарывая собственное страдание.
Она проиграла слишком много сражений в этой войне и поэтому избрала другую стратегию; стратегию, к которой обращались очень многие другие способные неблагополучные люди, — занялась изучением Души.
Детская психиатрия. Потому что надо вернуться к истокам всего.
Гарвард. Потому что надо учиться у лучших специалистов.
Гарвард и подруга сердца из «синих воротничков», электромонтер по профессии, не признающая никакого копания в душе.
Потом работа у Урсулы. Озорные боги, должно быть, давились от смеха.
Долгие беседы.
Исповеди.
Боль, и страсть, и смятение — и кто-то, кто выслушает все то, о чем Салли Этеридж не хотела и слышать.
Урсула выслушивала. И переменилась сама.
Скрывала это за игрой «в доктора».
Поведенческий кошмар становится явью. Озорные боги надрывают животики от злорадного смеха.
Лечение терпит неудачу. Такую, что хуже не бывает.
Прощай, Бостон.