Он нажал кнопку на пульте. Тело Джины подпрыгнуло. Урсула смотрела и тихо скулила.
Гэбни сказал:
— Замолчи, дорогая, или я сию минуту поджарю ей синапсы, и пусть этот проклятый план лечения катится ко всем чертям.
По щекам Урсулы катились слезы. Она молчала и не двигалась.
— Если это тебя расстраивает, дорогая, то винить ты можешь только себя.
Наконец его палец отпустил кнопку. Он повернулся ко мне.
— Если бы я был эгоистом, то просто убил бы ее. Но я хотел придать ее никчемной, пустой жизни хоть какой-то смысл. Поэтому я решил… взять ее в помощницы. В качестве стимула, как вы изволили глубокомысленно заметить.
— Кондиционирование in vivo[21], — уточнил я. — Плюс самодельное кино.
— Наука в реальном мире.
— Поэтому вы похитили ее.
— Ничего подобного. Она явилась добровольно.
— Как пациент к доктору.
— Именно так. — Он довольно усмехнулся. — Я позвонил ей утром, чтобы сообщить об изменении расписания. Вместо занятий в группе у нее будет индивидуальный сеанс со мной. Ее любимая доктор Урсула больна, и я ее заменяю. Я сказал ей, что сегодня мы должны сделать особенно большой шаг вперед, чтобы удивить ее дорогую Урсулу выдающимся успехом. Я проинструктировал ее, что она должна вывести свою машину за ворота усадьбы и подобрать меня в двух кварталах дальше точно в условленное время. Велел ей взять именно «роллс-ройс» — сказал что-то о необходимости соблюдать последовательность в стимулах. На самом деле из-за дымчатых стекол, конечно. Она приехала секунда в секунду. Я велел ей передвинуться на пассажирское сиденье, а сам сел за руль. Она спросила меня, куда мы едем. Я оставил вопрос без ответа. Это вызвало у нее явные симптомы беспокойства — она еще даже и не приблизилась к тому, чтобы справляться с неопределенностью подобного рода. Она повторила свой вопрос. И опять я ничего не ответил и продолжал вести машину. Она начала дергаться, задышала чаще — продромальные признаки. А когда я на скорости выехал на автостраду, у нее случился настоящий фобический приступ. Я сунул ей в руки ингалятор, который предварительно зарядил хлоралгидратом, и велел поглубже вдохнуть. Она так и сделала и моментально отключилась. Это вышло элегантно. Я ехал со скоростью восемьдесят километров в час, и было бы очень некстати, если бы она тут билась и металась, создавая мне неприятности. А так, в бессознательном состоянии, она была чудесной спутницей. Я подъехал к водохранилищу, где оставил свой «лендровер». Перенес ее туда, а тот показушный кусок железа спихнул в воду.
— Довольно утомительная работа для одного человека.
— Вы хотите сказать, утомительная для человека моего возраста. Но я в отличной форме. Чистая жизнь. Творческая удовлетворенность.
— Машина не пошла ко дну, — сказал я. — Зацепилась за выступ.
Он не произнес ни слова в ответ на это и не пошевелился.
— Грубый просчет для человека вашей точности и аккуратности. И если вы оставили «лендровер» там, то как вернулись обратно в Сан-Лабрадор?
— А, смотрите-ка, этот человек обладает рудиментарной способностью рассуждать логически. Да, вы правы, у меня действительно был помощник. Один мексиканец, он раньше работал здесь у меня на ранчо. Когда мы держали больше лошадей. Когда моя жена ездила верхом.
Он повернулся к Урсуле:
— Ты помнишь Клеофэса, дорогая?
Урсула крепко зажмурила глаза. Из-под век у нее сочилась влага.
Гэбни продолжал:
— Этот Клеофэс — ничего себе имечко, да? — был здоровенный детина. С мозгами у него было туго и никакого здравого смысла — он был, в сущности, двуногим вьючным животным. Я собирался скоро рассчитать его — осталось всего несколько лошадей, не было смысла зря тратить деньги, — но перемещение миссис Рэмп дало ему один последний шанс оказаться полезным. Он высадил меня в Пасадене, потом отогнал «ровер» к водохранилищу и остался ждать меня там. Именно он столкнул «роллс-ройс» в воду. Но не рассчитал, посадил его на выступ или что-то в этом роде.
— Такую ошибку легко сделать.
— Этого бы не случилось, будь он повнимательнее.
— Откуда у меня такое чувство, — спросил я, — что ему больше уже не придется делать никаких ошибок?
— Действительно, откуда? — Он смотрел на меня с преувеличенно простодушным видом.
Урсула застонала.
Гэбни сказал:
— Ах, да прекрати же. Не устраивай мне театр. Он же тебе не нравился, ты все время называла его тупой скотиной, «ветбэком»[22], все время требовала, чтобы я от него избавился. Ну вот, теперь все по-твоему.
Урсула слабо покачала головой и осела в кресле.
Я спросил: