— Наверно, вы правы. — Она произнесла это так тихо, что я едва услышал ее за шумом водопада. — Есть еще столько всего, что мне до сих пор не понятно, почему это случилось. Такого рода зло, откуда оно идет? И что она сделала, чтобы заслужить такое? То есть я знаю, что он псих, — и те ужасы, которые он натворил… — Она вздрогнула. Руки пошли мять друг друга. — Сьюзан говорит, что его упекут навсегда. Из-за одних трупов, которые нашли на ранчо. И это хорошо. Наверно. Потому что мне непереносима сама мысль о суде — там маме пришлось бы встретиться лицом к лицу с еще одним… монстром. Но все же это кажется каким-то… неадекватным. Должно быть больше.
— Более суровое наказание?
— Да. Его надо заставить страдать. — Она снова повернулась ко мне. — Вам ведь тоже пришлось бы там присутствовать, верно? На суде?
Я кивнул.
— Так что, наверно, вы тоже рады, что никакого суда не будет.
— Я это спокойно переживу.
— Ладно. Это к лучшему, просто я никак… Что заставляет человека… — Она покачала головой. Взглянула вверх, на небо. Потом опять вниз. Руки мяли одна другую. Все сильнее и быстрее.
Я спросил:
— О чем ты думаешь?
— О ней. Об Урсуле. Левин сказал мне, что ее выписали из больницы и она вернулась в Бостон, к родным. Как-то странно думать, что у нее есть родные. Что она в ком-то нуждается. Раньше она мне казалась всесильной — чем-то вроде дракона женского рода.
Она расцепила руки. Вытерла их о траву.
— Вчера вечером она звонила маме. Или мама звонила ей — мама как раз говорила с ней по телефону, когда я вошла. Как только я услышала, что мама произнесла ее имя, то сразу вышла из комнаты и спустилась в кафетерий.
— Тебе стало неприятно? Что они разговаривают?
— Не знаю, что она теперь может предложить маме, ведь она сама жертва.
— Может, и ничего, — сказал я.
Она пристально взглянула на меня.
— Что вы хотите этим сказать?
— То обстоятельство, что они больше не врач и пациентка, еще вовсе не значит, что они должны прервать все контакты.
— А какой в них смысл?
— Есть такая вещь, как дружба.
— Дружба?
— Вот что тебя задевает.
— Это не… Я не… Да, она все еще мне неприятна. Я также считаю, что это она виновата в том, что случилось. Даже если она тоже пострадала. Она была маминым врачом. Она должна была оградить ее — но так говорить нечестно, да? Она тоже жертва, как и мама.
— Дело не в том, честно или нечестно. Ты испытываешь эти чувства. С ними нужно будет справиться.
— У нас масса времени.
Она опять повернулась к воде.
— Они такие крошечные, трудно поверить, что они смогут… — Дотянувшись до ведерка, она зачерпнула еще гранул и стала бросать их в воду по одной, наблюдая за тем, как от каждого погружения на поверхности воды возникает на миг маленький кратер. Потом откинула волосы движением головы и закусила губу.
— Вчера вечером я заехала в «Кружку». Надо было завезти Дону кое-какие его вещи из дома. Там было полно народу. Он занимался с посетителями — не видел меня, и я не стала ждать, просто оставила вещи… — Она пожала плечами.
— Не пытайся сделать сразу все, — сказал я.
— Да, именно этого мне и хотелось. Покончить со всем раз и навсегда и двинуться дальше. Покончить с ним — с монстром. По-моему, как-то неправильно, что он проживет остаток своей жизни в какой-нибудь чистой, удобной больнице. Что он и мама, в сущности, оказались в одинаковом положении. Я хочу сказать, это же абсурд, правда?
— Он там останется навсегда. А мама выйдет.
— Я надеюсь.
— Обязательно выйдет.
— И все равно это несправедливо. Должно быть что-то более… конечное. Справедливость — какой-то конец. Как в случае с Макклоски. Да сгорит он в аду. Удалось ли Майло узнать что-нибудь еще о том, кто это сделал? Мое предложение оплатить услуги адвоката остается в силе.
— Полиция не раскрыла это дело, — сказал я. — И вряд ли раскроет.
— Вот и хорошо. Зачем тратить время впустую.
Она высыпала в воду остатки корма, отряхнула с ладоней оставшуюся на них пыль от гранул. Вновь начала разминать руки; тело ее напряглось. Потом потерла лоб и длинно выдохнула.
Я молча ждал.
— Я летаю туда каждый день, чтобы повидаться с ней. И не перестаю спрашивать себя, почему она здесь, почему должна проходить через это? Почему один человек, никогда в своей жизни не сделавший ничего дурного, должен пострадать от лап двух чудовищ за одну жизнь? Если есть Бог, то почему Он все так устроил?
— Хороший вопрос, — ответил я. — Люди пытались разобраться с разными его вариантами испокон веков.