А сегодня, как было мне обещано, у меня предстоял выход в люди.
После летне-отпускной расслабухи, когда самой шикарной обувью на протяжении недель были сланцы, а вместо фирменных тряпок — футболки с рынка, требовалось нечто особенное, чтобы войти в норму обычной жизни.
Вот как раз сегодня такая возможность мне и представилась.
Через полтора часа мы с Володькой выходили из моей квартиры, и тут только я его спросила, почему же он, презренный женатик, не торопится домой.
Володькин ответ оказался свинским и циничным.
Я вовсе не стала ему внезапно дорога и необходима, как можно было бы глупо помечтать, просто он наврал своей жене, что сегодня уже уезжает в завтрашнюю командировку, и решил провести сэкономленный день в моей доброй компании.
Я промолчала.
Настроение, поднявшееся было от перспектив не только провести интересно время, но и интересно провести время с мужчиной — это две большие разницы, но сейчас они объединились, — стало портиться, что было, в общем-то, логично.
Всегда неприятно быть десертным дополнением к чьей-то размеренной жизни.
Мне хотелось мести.
Мы выехали в клуб «Рондо», где должна была проходить презентация, на моей верной «девятке».
Все из той же мести, да и из удобства, конечно же, я посадила за руль Володьку, намекая этим, что сама собираюсь расслабляться, чего ему не желаю.
Моя замечательная машинка, чувствуя всеми своими свечечками и релюшками хреноватое настроение своей хозяйки, попав в продажные Володькины руки, тут же начала чихать, вздрагивать и подпрыгивать.
— В каком состоянии у тебя тачка, боже мой! — попробовал было возмутиться мой недостойный опер, но я скучно предположила, что, возможно, всего лишь у моей машинки на него аллергия, и он, засопев, заткнулся на целых восемь минут.
Потом Володька снова попытался заговорить, даже пошутить, а затем вдруг решился на нечто оригинальное.
Володька, резко затормозив, выскочил из машины и умчался за угол, мимо которого мы только что проехали.
Появился Володька, сияя, как медный таз, держа в руках букетик цветочков. Наборчик так себе: астры пополам с гвоздиками, но для подлого женатика, не растерявшего пока остатки совести, и это было неплохо. Однако моя непреклонность только возросла при виде разрушающихся укреплений противника.
Поблагодарив Володьку, снова усевшегося за руль с весьма довольной физиономией, я понюхала цветочки и спросила, где же он их умудрился достать.
— А там за углом бомж какой-то торговал, — гордо ответил Володька, словно он за этими цветами успел сбегать в городскую оранжерею.
Услышав его слова, я еще раз понюхала букетик.
— Совсем не пахнут, — разочарованно протянула я и тут же по-доброму добавила: — Но все равно спасибо тебе, Володенька.
Он удовлетворенно хмыкнул:
— Не пахнут! Очень даже сильно пахнут. Благоухают, можно сказать! У тебя насморк, что ли, Татьяна?
Меня передернуло от этой реплики.
— Если цветы не пахнут, то, возможно, твой бомж нарвал их на городской клумбе, — блеснула я дедуктивным методом, — выхлопные газы от проезжающих автомобилей съедают весь аромат, но все равно спасибо тебе, Володенька.
Володька надулся и, резко наклонившись ко мне, сунул свой нос в букет.
— Ты меня, конечно, извини, Татьяна Александровна, — проворчал он, — пахнут цветочки-то, и еще как! У тебя явные нарушения нюхательных функций. К тому же гвоздик на клумбах я что-то не припомню.
Я пожала плечами.
— У бомжей есть еще один источник добывания цветочков, — продолжила я задумчиво.
— Ну и?… — словно подозревая какую-то гадость от меня, насторожился Володька. — Хочешь сказать, что они их воруют откуда-то?
— Зачем же воровать? — удивилась я, закуривая сигарету и откидываясь на спинку сиденья. — Они их просто берут с могилок, например.
Машина дернулась влево, потом вправо, Володька быстро-быстро забормотал некие слова, я же, словно ничего этого не замечая, произнесла предельно нежно и ласково:
— Но все равно спасибо тебе, Володенька.
Вот так мило беседуя, почти что с прибаутками, мы и подъехали к клубу «Рондо».
Стоянка перед клубом уже была плотными рядами заставлена самым разнообразным автотранспортом, в основном не нашего производства, что говорит то ли об отсутствии патриотизма у населения, то ли о низком качестве нашей отечественной продукции.
А меня моя машинка устраивает.
Покрутившись вокруг стоянки и проехав ее сначала в одном направлении, потом в обратном, Володька махнул рукой и подкатил к дежурной милицейской машине, торчащей напротив клуба, и, выскочив наружу, вмиг договорился с двумя зевающими сержантами о персональной стоянке для нас рядом с их «уазиком».
Вернувшись, довольный собой Володька распахнул мою дверку и, подав мне руку, вывел меня на свежий воздух.
Теперь, обжегшись на репликах, он решил играть в немногословного джентльмена. Но я уже завелась.
— А твоя супруга по таким местам не ходит? — рассеянно спросила я. — А то ведь у нее муж в командировке… ну в общем, как в анекдоте, сам понимаешь.
Володька тут не выдержал. Засопев, как трактор «Беларусь» над силосной ямой, он, сверкнув очами, выпалил:
— Ты кончишь наконец издеваться надо мной, Иванова? Или радуемся жизни, или возвращаемся!
— Что с тобою?! — удивилась я, нежно дотрагиваясь до его руки. — Ты же пригласил меня хорошо провести время, а сейчас ведешь себя как пошлый собственник!
Не знаю, чем бы все это закончилось, если бы Володьку не окликнули две дамы.
Володька вздрогнул и оглянулся.
ГЛАВА 2
Две брюнетки среднего роста — одной, наверное, было лет под тридцать, другая моложе, — обе разодетые, как для раута нефтяных нуворишей, то есть чересчур и с перебором, синхронно замахали руками, привлекая Володькино внимание.
— Привет! — радостно ответил он им и, повернувшись ко мне, откровенно скривился и пробормотал: — Это мои знакомые. Одна из них жена Рафаэля Азбашева, другая — его сестренка, она инвалид. Не хотелось мне сюда ехать, левой ногой чувствовал неприятности.
— Азбашев — это «Дом корейской электроники»? — спросила я, пока еще не понимая, из-за чего мне-то нужно нервничать.
— Ну да, он, только у него есть еще компаньон — некто Гуселкин, — автоматически дал справку Володька и сделал мне жест рукой, предлагая пройти первой, а сам поплелся на полшага сзади, — жена Азбашева — Анжелика, — продолжал бормотать он, — которая постарше то есть, она сестра Гуселкина, а Салама, та, что без руки, — сестра Азбашева. Анжелика росла в одном дворе с моей женой, и они до сих пор еще… дружат. Ну то есть встречаются иногда.
— Постукивают и закладывают, — догадалась я и внимательно посмотрела на Володькину мордашку, потерявшую всю живость.
Сейчас Володька смотрелся очень растерянным и заметно чувствовал себя не в своей тарелке.
Володька, поморщившись, влачился за мной следом, ну а я направилась прямо к этим двум брюнеткам, которые, возможно, прямо сегодня позвонят Володькиной жене и обрадуют ее новостью, что муженек-то и не уехал.
На физический недостаток Саламы я обратила внимание только после слов Володьки. Ее замечательное вечернее платье, прикрытое сверху пелериной, теперь уже показавшейся мне чересчур плотной, максимально скрывало ее увечье. Я изо всех сил старалась не смотреть на Саламу. Но признаюсь: получалось это у меня плохо.
Я мысленно посочувствовала Володьке, но деваться было некуда, приходилось делать хорошую мину при плохой игре.
— Тебя сюда каким ветром занесло? — обратилась к Володьке Анжелика, мгновенно оценив одним взглядом мою никчемную социальную значимость для себя и небрежно мне кинув при этом: — Здравствуйте.
Я кивнула ей в ответ и равнодушно посмотрела в сторону.