И Сан Саныч воспользовавшись возможностью получить на шару консультацию по очень платежеспособному клиенту, которого ему очень хотелось сдоить ещё хоть несколько раз, начал рассказывать.
Для начала он решил блеснуть перед друзьями как видный толкователь снов. Поэтому начав со сна Толика о льве и ребенке, рассказал присутствующим, что именно надо втолковывать пациентам, да и всем остальным: "Думайте в первую очередь о своих детях! Лезть защищать чужого ребенка с риском для своей жизни может только последний идиот":
— Если с тобой что-то случится, то кто будет заботиться о твоих детях? Что с ними станет? Сын твой — снаркоманится, дочка пойдёт на панель — в проститутки. Поэтому я ему сказал, что надо не стоять распотякивать, а драпать, пока цел. О чужом ребенке должны заботиться его собственные родители. Другие же — ну… По мере возможности. Но не более того.
Поскольку вся компания уже много раз слушала философию Сан Саныча о детях, густо сдобренную эпитетами о биомусоре, то ничего нового он им рассказать уже не мог, поэтому не встретив обсуждения, углубился дальше в историю своего недавнего пациента.
— Никаких целей терапии не выставляет: "Мне хорошо, но я не хочу чтоб у меня было вот это состояние, как депрессия". Короче, соматизированная депрессия. То есть постоянно ему плохо. Рассказывает: "Знаете, если сердце заболит? Это же вообще финиш. Это же жить невозможно". То голова у него кружится, то ещё что-то… Что было? Да, ничего не было — депрессия была, потом так зацепилось, что…
— То есть про импотенцию он тебя не порадовал? — повторно уточнил Виталик.
— Сука, пока упирается. Но я его колю. Вот и жену свою сегодня приволок, чтоб подтвердила. Но как оно у них там — молчат.
Вся компания очень сочувственно закивала Сан Санычу: "Серьёзный облом! Это как на порнуху настроиться, а это немецкое кино таки про войну". Тот продолжил:
— Ездит из области, ездит только вечером, при чём в семь — восемь, оптимально — в восемь. Скорость езды у него сто сорок- сто шестьдесят, меньше он не может ездить. Когда семья рядом, он вообще не боится скорости, топит и до двухсот. И — картинки перед глазами: "Вот я еду-еду, а потом как в трёхмерной графике вижу, как на полном ходу влетаю в столб". Он боится детализировать все эти фантазии… Всё это — смерть, кровь, уничтожение. Всё, что угодно.
Я говорю: "Хорошо. Давайте представим до конца — семья трагически погибла. Всё. Теперь вы повеситься сможете? " "Да". Он не может покончить собой, потому что у него на руках дочки и жена. Поэтому он хочет их убить, и у него фантазии об убийстве, чтобы освободиться наконец, и делать то, что хочу.
Когда Сан Саныч полностью окончил свой рассказ, то друзья дружно углубились в тарелки, звеня своими столовыми приборами. Конечно, они по своей профессии каждый день видели больных, и у каждого была своя история. Но — если выбрана интересная работа, то почему бы и не обсудить любопытный случай, тем более в ничем не обязывающей обстановке.
Первым начал Виталик, он работал школьным психологом, поэтому больше всего интересовался в каждой истории истоками — родителями. Как он твёрдо был убеждён, что не только в органике дело, а и в атмосфере — катализаторы есть/нет. Держите порох влажным и оно не взорвётся:
— Его отец психопат, а мать — полная эмоциональная холодность, разочарование, злость на всех, параноидальная скорее всего личность. У него нет с детства никаких положительных воспоминаний. Главный компонент у него внутри — пустота, там ничего нет, смысла жизни нет. Его смысл жизни это скорейшее уничтожение. Классика шизофрении — психоз. Его часть здоровой личности хочет убить отцовский комплекс. Убить в себе отца — значит сделать себя банкротом, поэтому боится даже собственными деньгами распоряжаться, сразу начинает их раздавать.
Наконец в беседу включился третий компаньон — Станислав Александрович. Полный, лысоватый в очках с роговой оправой:
— Убивать здоровую личность не есть хорошо. Вот он и принялся превращать свою здоровую личность в невротика — добавляет всё новые невротические симптомы. Отвлекается от главной проблемы и начинает…
Юрик наконец доел свой шницель, разлил остатки коньяка, тщательно стараясь никого не обделить и произнёс заключительную речь. Поскольку он в этой компании был единственным врачом — психиатром, то его друзья, хоть не признавались в этом, но всегда очень считались с его мнением как заключительным: