Не выдержав, он бросился в комнату брата и упал на его не заправленную с утра кровать. Он обнимал подушку Хаято, прижимал ее к себе, как плюшевого медвежонка, зарывался в нее лицом. От подушки приятно пахло шампунем. Мальчики обычно не пользуются шампунем с карамельным запахом, но брат Тетсу отличался ото всех. И сейчас, вдыхая сладкий запах, Тетсу был счастлив. Странная вяжущая боль в животе немного успокоилась, впрочем, сердце стучало так же часто.
В этом было что-то странное и запретное. Но Тетсу не боялся, что Хаято может вернуться и застать братишку, обнимающегося с подушкой на его кровати. Почему-то мальчику было все равно. Ему казалось, что вот-вот… еще чуть-чуть — и он, наверное, перешагнет границу, разделяющую то, что можно и то, что нельзя. Хаято научил Тетсу нравиться окружающим и вместе с тем плевать на общественное мнение. Наверное, в этом все и дело. Тетсу было плевать, что подумают другие. Он хотел сорваться. И, правда, это было только их дело: его и Хаято. Тоо-сан и другие совсем ни при чем.
Ни при чем.
Тетсу закрыл глаза, погружаясь в мечты. Его уже ничто не волновало. Снова, как раз за разом до этого, мальчик восстанавливал в памяти моменты, когда они с Хаято были особенно близки, начиная с разговора на кухне, когда Тетсу попросил изменить его, и заканчивая последним поцелуем, там, в его комнате.
— Господи, что ж я делаю-то? — прошептал он в ужасе. — Неужели меня больше не волнует, что Хаято — мой брат?
Разум, как обычно одержал верх над сознанием Тетсу, и мальчик поднялся с кровати.
Наверное, это был несчастливый день. Или наоборот. Потому что у самого выхода Тетсу обернулся, чтобы напоследок оглядеть комнату брата. Неубранная кровать, вещи, целыми охапками висящие на стульях… Тетсу заметил лежавший на синтезаторе мини-диск. От любопытства у мальчика сразу вспыхнули щеки. Он знал, что Хаято много работал над конкурсной соло-композицией, но брат никогда не давал послушать черновые записи, как бы Тетсу ни просил.
Мальчик взял диск и не поверил своим глазам. На нем стоял иероглиф с его именем. Что бы это значило?
Он вставил диск в плеер, валявшийся у Хаято на столе. На дисплее катаканой высветилось название единственного трека: «Тетсу».
Он нажал воспроизведение.
Ноги Тетсу подкосились, потому что это было слишком сильное впечатление, чтобы вынести его стоя. Электронная мелодия, собранная из нескольких дорожек, исполнявшихся на синтезаторе. Основным инструментом шли клавишные. Тетсу даже не представлял себе, что Хаято был способен создавать такую музыку. Его никак не отпускала мысль о том, что трек назывался его именем.
Это были чувства его брата. Прямые и неподдельные. Он кричал, кричал вместе с этой музыкой, и она рвала сердце Тетсу. Страсть, ярость и нежность в одном флаконе. То грустная, лирическая, то закипающая и бурная, мелодия была прекрасна. Тетсу никогда еще не слышал ничего подобного. Может, потому, что в этой музыке был весь он. Хаято удалось заглянуть в самые потаенные уголки его души, от его взгляда не ускользнуло ничто. Композиция была такой же мрачной, как и чувства Тетсу, которые он прятал даже от самого себя. Именно с такими чувствами он сегодня сказал Мимиру, что хочет ее смерти. И это тоже не скрылось от Хаято. Но даже такого Тетсу он любил.
Такую музыку посвящают в качестве подарка на день рождения. Так признаются в любви, так отдают свое сердце, свою душу.
Когда трек закончился, Тетсу очнулся сидящим на полу, судорожно вдыхающим воздух. Губы дрожали, на глаза наворачивались слезы.
Мальчик сжал руки в кулаки.
«Он не имел на это права. Не имел никакого права! Вывернул мою душу наизнанку. Хочет сыграть это на всю школу?!».
Дрожащими пальцами Тетсу нащупал клавишу повтора, нажал. Как наркоман, вколовший наркотик, он блаженно откинулся назад, положив голову на кровать, и погрузился в горько-сладкое сплетение нот, созданное его братом.
Казалось, Хаято шепчет что-то запретное ему на ухо. Слов не разобрать, но Тетсу чувствовал: они были самыми прекрасными на свете. Нежные признания. Мальчик уносился прочь из маленькой комнаты. Он летел выше небоскребов, кутаясь в прохладу облаков, вдыхая полные легкие грозового воздуха.
Тетсу… Тетсу… Тетсу…
— Тетсу?! — прикосновение к плечу было вполне реальным.
Словно удар об асфальт, когда падаешь с огромной высоты.
На него смотрели сине-зеленые глаза Хаято.
«Он убьет меня», — подумал Тетсу, понимая, что брат «поймал его с поличным».
Но во взгляде Хаято не было ни угрозы, ни злости, ни капли раздражения. Это был взгляд, полный горечи и нежности.
«Он должен что-то сказать…Он понимает, что я все уже знаю… Ну же, Хаято, скажи это…»
Брат отвел взгляд, словно прочитал мысли Тетсу. Наверное, они были написаны у него на лице. Хаято взял плеер в руки.
— Не так уж плохо? — спросил он хрипло и как-то искусственно.
Только сейчас Тетсу обрел дар речи.
— Издеваешься? Это же прекрасно! Хаято, тебе надо идти в музыкальную школу!
— Очень многому меня там научат, — презрительно фыркнул брат, забирая у Тетсу наушники. — Нет уж, я как-нибудь сам.
Тетсу кивнул. Ему очень трудно было подобрать слова. Столько всего хотелось сказать брату.
— Давно ты над ней работаешь?
— Недели три.
— Господи, ты гений, гений!
— Да брось ты, — Хаято отмахнулся.
Напряжение между ними возрастало. Тетсу не знал, как выразить свои чувства. Как задать вопрос о названии, так будоражащий его. Как это сделать и не высказать, что ему плевать на все, на всех, лишь бы брат сейчас прижал его к себе!
— Послушай, — робко начал он.
Хаято резко дернулся, словно голос Тетсу причинял ему боль.
— Ммм? — он старался не смотреть брату в глаза.
— Почему ты назвал это моим именем?
— Я думал, ты поймешь. Мне кажется, эта музыка тебе подходит.
Тетсу сделал шаг и положил руку на плечо брата.
— Каждая частичка моей души. Все мои самые темные мысли… Они там. Я не понимаю, как тебе удалось? Как ты увидел все это?
«Пожалуйста, ответь мне! Ответь!»
Хаято закрыл глаза и провел пальцами по щеке Тетсу, потом обхватил его лицо ладонями.
— Наверное, я вижу многое… Чего не следовало бы видеть, — сказал он, наконец.
— Наверное, ты мне сейчас лжешь, — выпалил Тетсу. — Потому что ты совсем другое имел в виду.
Он видел, что Хаято больно. Но ведь невозможно признать это без боли. Невозможно до конца открыться, если не сломаешь в себе ту частичку, которая постоянно кричит, что все это неправильно, грязно, мерзко.
«Сломай ее. Сломай, Хаято! Разбей эту стену!».
— Ты не прав, — устало выдохнул Хаято. — Я ничего от тебя не скрываю.
— Вот как? — Тетсу с отвращением отдернул руку. — Ладно. Ты не имеешь право исполнять ее на конкурсе, понял? Я тебе запрещаю! Ты надеялся, что я не узнаю названия, так?
— Тетсу…
— Что, Тетсу?! Ты думал, что можешь пользоваться мной, как музой, да? И потом пожинать лавры? Нет. Ты не станешь исполнять ее на фестивале!
Хаято изумленно смотрел на младшего брата, заходившегося в истерике.
— Но я готовил ее на конкурс. Специально, понимаешь?
— Ты использовал меня, чтобы потом показать всем! Вывернуть мою душу наизнанку перед всей школой!
— Я совсем не то имел в виду…
— А мне плевать! Я хочу, чтобы трэк принадлежал только мне!