— Похоже, мне очень повезло.
И опять Терри подивилась богатству оттенков в мужском голосе. Сколько подтекста скрывала эта вполне невинная фраза!
— А вы? Кто вы? — спросила девушка, резкостью тона избавляясь от внезапной неловкости. Это ей-то неловко? В собственном доме с пойманным в ловушку грабителем? Кстати, а что с ним делать дальше? Поговорить пару минут можно, но как быть потом?
— Я? — рассеянно переспросил вор и неожиданно приуныл, прислушиваясь, — А вот и твоя армия. Слишком быстро.
Тут и сама Терри услышала отдаленные топот и крики. Слуги, каким-то образом узнавшие о вторжении, неслись со всех ног в кабинет хозяина.
— Ну что ж, тогда и мне пора, — неожиданно сказал незнакомец с улыбкой в голосе, — Не люблю, понимаешь ли, мужиков с ножами, пусть и кухонными. От них… гм… голова болит.
Терри смущенно приобняла медный ковшик, а мужчина тем временем мягко встал, безо всяких усилий переступил голубоватую магическую черту и заскользил по кабинету будто в ритме какого-то диковинного танца. Рядом с ним то здесь, то там вспыхивали цветные искрящиеся линии, но он лишь плавно изгибался, избегая касаться их. Гибкой тенью незнакомец добрался до окна, раздвинул шторы, распахнул створки и только тогда обернулся к застывшей в полном ошеломлении Терри.
— Очень рад был с тобой познакомиться! Очень. Ты… очень красива.
— Постойте, один вопрос! — внезапно оправилась от оцепенения девушка.
— Да, — мягко улыбнулся он. И улыбка у него, увы, под стать голосу…
— Вы давно освободились?
Он рассмеялся будоражащим тихим смешком:
— Примерно через две секунды после того, как упал.
— Значит…
— Я не хотел, чтобы ты меня боялась.
Блеснув проказливой белозубой улыбкой, он шагнул с подоконника и исчез. А Терри, открыв рот, стояла в полутьме, пытаясь удержать в голове видение худощавого мужчины с копной растрепанных темных волос и сверкнувшим красным камнем рубиновой серьги. Луна ярко освещала его гибкую фигуру, и Терри подумала, что вряд ли сможет забыть это лицо, даже если постарается.
И только потом вспомнила о его словах. Интересно, с чего это он решил, что она красива? Разве не темно было?
Молодой амбициозный маг Терран Ангир бредил сыном-наследником, достойным преемником славного древнего имени, немалых богатств и магического дара, но его жена случайно родила единственную дочь. Имя в честь отца, приготовленное для мальчика, слегка подправили для девочки, назвав ее Терранита, и это единственное, что Террана устраивало в своем отпрыске.
Будучи ребенком, Терри боялась собственного отца до дрожи в коленках, до потери речи и выливающихся из всего этого буйных истерик. Они встречались редко и на короткое время, поскольку девочка росла в окружении нянек и воспитателей. Благодаря отсутствию сдерживающего внимания родителей, Терри очень рано научилась отстаивать свою позицию и превратила природную твердость характера в настоящее упрямство, а изобретательность — в изощренность проказ, из-за которых многие няньки и воспитатели сменялись чаще, чем успевали толком распаковать вещи. Годкам к десяти девочка отточила процесс отбора своих учителей и слуг до совершенства.
К этому же времени Терри усвоила еще одну весьма привлекательную истину: отец боится ее не меньше, чем она его. Примерно раз в год, ко дню рождения, ощутив внезапный приступ угрызений совести, Терран пытался найти точки соприкосновения с собственным ребенком, и каждый раз ретировался тем быстрее, чем больше девочка устраивала показательно-проверочных истерик. В тринадцать лет Терри умело воспользовалась слезами, чтобы заполучить собственную лошадь, даже не пони там какого-то, а доброкачественную кобылу для верховых прогулок, и в пятнадцать она уже вполне освоилась в управлении отцом. Примерно в то же время ее мать, чувствительная и романтичная особа тридцати пяти лет, решила, что достаточно сдала крови на алтарь семьи, и сбежала с заезжим купцом из далекого южного Периша.
Но по мере того, как Терри взрослела и совершенствовалась в искусстве домашнего шантажа, Терран тоже вполне успешно учился. Для начала он осознал, что в отношениях «родители-дети» торг вполне уместен, а шантаж способен быть обоюдным. Чем больших запросов достигала дочь, тем изощреннее становились «довески», которые теперь прилагались к слезам. Не надутые губки и сведенные в скорби огромные синие очи под нарочито уроненной на щеку прядью рыжих волос, а нечто куда более существенное. Например, десять уроков по правилам хорошего тона, пять — танцев и четыре, ну ладно, два — музыки в обмен на прогулку за город в компании друзей. Или вечер без скандала в салоне графини Софит Эвнар с обязательным отчетом-свидетельством сиятельной графини о безупречном поведении — за пять уроков фехтования (Терри давно подозревала о тайном сговоре между ее отцом и красавицей-графиней — ведь как иначе объяснить ее ужасающую придирчивость?). То, что дочь Ангира делать любила, сразу переходило в разряд «товара». То, что терпеть не могла — в разряд «цены». Платить приходилось исключительно тем, что девушка ненавидела всей душой, как-то: соблюдением приличий, посещением общества, манерами и тем, что составляло незыблемую основу образования каждой знатной девицы — танцами, музыкой, рисованием и прочими художествами. При стройной гибкой фигуре танцевала Терри чуть менее неуклюже, чем мостилась курица на тонкой жердочке, рисовала примерно так же, как трехлетний ребенок — быстро, внятно и информативно, пусть и безобразно; иглу в руках держала как норовящую ужалить змею. С музыкой было и так, и сяк: для собственного удовольствия она и пела, и играла, но как дело доходило до публики… Этот свой недостаток девушка скрывала чуть ли не больше всего. Весьма небезосновательно Терри опасалась, что если отец узнает про эту ее нелюбовь к публичным выступлениям, то непременно внесет их в список «для равноценного обмена», а тогда пиши пропало.