Этот феномен хорошо известен в психоанализе, но я впервые наблюдал его у человека, который никогда не имел семьи и опыта жизни в окружении сибсов, когда ревность по отношению к младшим или старшим братьям или сестрам отчасти естественна. Но ревность была, в том числе к своим собратьям по детскому дому, когда они «облепляли» его звездного отца (впрочем, как он сам отметил, «как и любого нового взрослого, который появлялся на территории»). Добавлю, что его неудовлетворенная потребность в отце и в общении со значимым взрослым проявлялась на протяжении всей нашей совместной работы, и периодически мне было очень трудно справляться с этим переносом. Попытаюсь немного прояснить этот тезис: мой пациент (неосознанно, но по понятным мне причинам) постоянно стремился к нарушению терапевтических границ. Ему, конечно же, хотелось установить со мной обычные межличностные отношения, и иногда он вызывал у меня раздражение, например когда он «случайно» оказывался в том же кафе, где я обычно обедаю, или сталкивался со мной на улице. Эти попытки перевести относительно одностороннее общение пациента с терапевтом в обычную двустороннюю беседу двух людей достаточно типичны, но в этом случае они были чрезвычайно настойчивыми. А для успешного разрешения его проблем было необходимо сохранять и строго соблюдать исключительно терапевтические отношения (впрочем, как и в любом другом случае).
Одно из его самых светлых воспоминаний было связано с детской больницей, куда он попал с воспалением легких. «Там и у нянечек, и у сестры-хозяйки на кухне были совсем другие глаза. Кормили хорошо. Никто не кричал, никого не наказывали. И в палате нас было четверо, а не двенадцать, как в детдоме».
Девочек в детдоме было почти вдвое больше, особенно в старших группах, и они «всем верховодили». Давали «тумаков» за любые провинности. А если кто-то «настучит», что курили или жвачку жевали, или еще что — били «по полной программе». Особенно жестоко наказывали за воровство «у своих». При этом стащить что-то с продсклада или на кухне, фактически — из общего котла, преступлением не считалось.
Пациенту показалось странным его воспоминание, что, хотя кормили плохо, «многие девки были в теле, сисястые, их все боялись». Возможно, это было обычным детским восприятием девушек постарше, тем не менее сразу отметим, что его детский опыт межличностного взаимодействия был связан с определенным страхом перед противоположным полом.
Мать навещала редко и еще реже забирала домой. А «когда забирала, все время воспитывала — как надо себя вести». «Я старался, — вспоминал пациент, — наверное, надеялся, что не отдаст назад. Был тише воды — ниже травы. А толку никакого. Мне тогда казалось, что дома лучше. А сейчас… — уже не знаю. Мать всегда была какая-то вымученная, дома бывала редко. Что ни спросишь — «отстань, устала». Кровать у нее была одна. Не кровать — диван. Мы спали вместе… Было тесно. Мать сильно растолстела. Не подумайте, ничего такого не было… Хотя мысли всякие были… Она иногда так напивалась, что даже не поняла бы — кто это на нее залез… А когда приходил кто-то из ее хахалей, меня выгоняли на кухню».
Несколько сессий Леонид описывал, точнее — критически и даже с каким-то сарказмом характеризовал женщин, с которыми у него были более или менее продолжительные отношения. Сценарий их знакомств и сближения был достаточно однообразным. Каждая из них вначале ему нравилась, но это всегда было связано с застенчивой улыбкой, особым разрезом глаз, пухлыми губами или распущенными вьющимися волосами. Он умел ухаживать и легко сближался с ними, при этом, думаю, он был искренен в своем желании обрести какие-то стабильные отношения, и именно поэтому ему верили и отвечали взаимностью. Однако затем он вдруг обнаруживал, что у них (у каждой из них) «слишком толстые задницы», или «целлюлитные бедра», или «отвисшие сиськи», и влечение к ним тут же пропадало, вплоть, как он это обозначил, «до полной импотенции». И после очередного разрыва он уходил в запои, правда, они, по его словам, никогда не были длительными, три-пять дней; больше, как он отметил, его «печень не выдерживала».
Он не описывал подробно внешность своей матери, и я мог только догадываться о том, как она выглядела. Все сказанное по этому поводу пациентом ограничилось фразой «она была толстая», но я, безусловно, понимал, что эдипальные проблемы играли в его ситуации далеко не последнюю роль.
Мне также было известно, что если ребенок не получил достаточно любви в детстве, он затем, в ряде случаев — с жадностью одержимого, будет искать ее, но не сможет отдавать. Нельзя отдать то, чего не получил. Однако проблема, которая беспокоила моего пациента, оказалась не в этом…