«Все не так просто. У меня есть муж, точнее — гражданский муж. Он талантливый композитор, правда — пока не очень известный… Чтобы вы не подумали, что это я так считаю — я спрашивала мнение профессионалов. Я вообще предпочитаю получать информацию от профессионалов. Я окончила философский факультет, но занимаюсь дизайном, оформлением офисов, помещений, ну и так далее… Если хотите, могу бесплатно дать рекомендации по вашему кабинету…». Я поблагодарил и сказал, что возможно, воспользуюсь ее предложением, но после того, как мы завершим наши терапевтические отношения.
Она начала свой рассказ с предельно далеких событий, и я подумал, что актуальная проблема, скорее всего, чрезвычайно болезненна для нее и появится не скоро. Я узнал, что ее прабабушка была крепостной, но при этом ключницей у какого-то помещика в Польше. Потом ей дали вольную и «подобрали хорошего жениха». Дед, уже каким-то образом переселившийся в Россию, окончил семинарию, служил в церкви, а потом «всем сердцем принял революцию 1917», закрыл приход и стал председателем сельсовета в той же деревне. Погиб от руки раскулаченного им крестьянина. Тот подкараулил его и заколол вилами…
Общение с пациентами нередко предоставляет уникальные исторические материалы, и иногда у меня возникает желание написать совсем другую историю страны. Историю, основанную не столько на датах декретов и постановлений съездов, которую когда-то мне довелось изучать, сколько на мироощущении конкретных людей, их внутренних переживаниях, достижениях и утратах, воспоминаниях, наиболее значимые из которых передаются из поколения в поколение.
Родители поженились поздно, матери было уже 38, когда она родилась. Но у пациентки есть младшая сестра и, судя по ее рассказу, родители уделяли «последышу» куда больше внимания. Повзрослев, ее сестра не сильно радовала родителей — «вела беспорядочный образ жизни» (хотя «порядки в семье были строгие»), но затем «вышла замуж и преобразилась». Пациентка вскользь упомянула о матери, сообщив, что «жизнь у нее как-то не сложилась», «не было в ее жизни радости», — после чего добавила: «И у меня жизнь не складывается»…
Дальше я приведу выдержку из ее рассказа: «Отец был намного моложе матери, скрытный, неразговорчивый, в семье жил как-то особняком, в другой комнате. Меня в детстве даже удивляло— откуда у них могли взяться дети? — Не было никаких отношений… Отец все время куда-то ездил, а когда приезжал, закрывался и оформлял какие-то отчеты. Я никогда не видела, чтобы он что-то дарил маме, даже цветы… Я как-то поняла, что папа и мама — не родственники. Но были чем-то привязаны друг к другу… Мама тоже много работала, на заправке. Оказывается, и в советский период это было прибыльное место…».
Больше всего пациентка любила свою тетку, бездетную сестру матери, и бабушку, у которых часто и подолгу гостила. Она также особенно выделила свою воспитательницу из детского сада, которая ей одной (во всяком случае, она так считала) сделала подарок — куклу Таню, когда она пошла в первый класс. Но куклу затем «конфисковали» (она использовала именно это выражение) в пользу сестры. Образцом для подражания для нее стала учительница математики — «строгая во всем и очень логичная». «Я всегда старалась быть на нее похожей, даже сейчас», — сказала пациентка.
В процессе этого сбивчивого рассказа о семье пациентка, вне связи с перечисляемыми персонажами и событиями, как-то вставила две личных фразы: «Измена у меня запрещена воспитанием»; «Я хочу любить и быть любимой».
По-видимому, считая, что психоаналитику нужно обязательно приносить свои сновидения, пациентка уже в процессе первых встреч сообщила: «Снов я не вижу. Помню один… Львы— статуи такие, на постаментах. А потом один лев ожил, постамент рассыпался, а мне нужно перейти через какие-то руины, и никак. А лев меня догоняет… Весь сон. Никакого смысла не вижу… Скажете что-нибудь?».
Я, естественно, объяснил, что сказать пока ничего не могу— у меня для этого слишком мало информации о ней, о ее чувствах, переживаниях, прошлом и настоящем, но я постараюсь сделать все необходимое, чтобы она смогла понять этот сон. Я не сказал пациентке, что не интерпретирую сны, точнее — не делаю это в типичном варианте и всегда предоставляю эту чрезвычайно интересную работу самим пациентам— у них это получается лучше. Ведь это их сны, и они находят для их содержания и персонажей куда более значимые внутренние связи и ассоциации. Мы еще вернемся к ее интерпретации этого, вначале казавшегося ей бессмысленным, сна.
Через несколько сессий таких далеких, но важных для нее воспоминаний, пациентка начала говорить о своих страхах и опасениях. Но эта тема долгое время была какой-то туманной, и лишь постепенно начала проясняться. «Я иногда боюсь завтрашнего дня… за то, как я живу… Нет, на работе все нормально. Там я все понимаю… Я завистливая, но в хорошем смысле… Хочу, чтобы все всегда было идеально… Вдруг пришла в голову мысль, что, может быть, у Виктора другая сексуальная ориентация?.. Чушь какая-то…».