Принесли одеяла. Родерик дрожащими руками накрыл девушку и подсунул под голову подушку.
— Будьте готовы к тому, что, придя в себя, она может не узнать вас, — сказал я ему.
Он кивнул. Милые щеки приобрели нормальную окраску. Катя уже не выглядела покойницей.
Родерик смотрел на меня, потом на Катю, потом вновь на меня. Он приходил в себя.
— Эдвард Линкольн, — сказал он, как человек, делающий великое открытие.
В его мозгу, похоже, рождалась мысль, подобная моей: является ли желание воспользоваться тем, что чуть не убило его приятельницу, безгрешным.
Мы поглядели по сторонам. Журналистов стало заметно меньше. Мы посмотрели друг на друга. Я знал, о чем он думает. Его коллеги побежали к телефонам, а он был здесь единственным представителем «Рэнд Дейли Стар».
Бедная Катя.
— Она уже в порядке? — спросил он так, как будто я был авторитетом в таких делах.
Я сделал неопределенный жест, но ничего не сказал. Я не был полностью уверен, в порядке ли она. По–моему, остановка сердца длилась не больше трех минут, так что, если ей повезло, мозг не пострадал из–за недостатка кислорода. Но мои медицинские знания ограничивались кратким курсом оказания первой помощи, прослушанным давным–давно.
Победил журналист. Родерик сказал:
— У меня к вам просьба. Сделайте так, чтобы ее не забрали в больницу, пока меня не будет.
— Постараюсь, — ответил я, и он исчез.
Техник Джо осторожно вытащил штекер из гнезда и старательно смотал провод микрофона.
— Не думал, что у нас могло сохраниться такое старье, — сказал он. — Откуда он только взялся… Я нашел его в этом ящике, когда испортился тот… Простить себе не могу, что включил его без проверки… нет подождать, пока привезут другой… Сейчас я его разберу и выброшу, чтобы не повторилось такое.
Подошел Конрад. Катя быстро приходила в себя. Веки ее трепетали, вздрогнуло тело под одеялом.
— Отдаешь ли ты себе отчет, дорогуша, что она взяла микрофон из твоих рук? — спросил он.
— Конечно, — сказал я равнодушно.
— Интересно, сколько человек в зале, кроме тебя, знают, что при поражении электричеством может спасти только искусственное дыхание? Как ты думаешь?
Я посмотрел ему в глаза.
— А ты знал?
Конрад вздохнул.
— Ты сукин сын, дорогуша. Честно говоря, не имея понятия.
Глава 6
В четыре часа к «Игуане» подъехал Дэн на взятом напрокат «триумфе». Он был в красной рубашке с отложным воротником, на загорелом лице — широкая улыбка.
Мы с Конрадом еще посидели за пивом и бутербродами, так что в гостиницу я вернулся недавно. Катю увезли в больницу, Родерик уехал с ней. Остальная братия взахлеб стучала на пишущих машинках. Уэнкинс в какой–то момент исчез, а когда мы выходили, я заметил его в телефонной будке: с серьезным лицом он что–то говорил в трубку. Наверное, информировал руководство «Уорлдис» о последних событиях. Я понял, что спасения нет, реклама торжествует.
Мы выехали на эстакаду со странным названием «Сэр до Виллерс Грааф Роуд» — настоящее благо для горожан, потому что, благодаря ей, автомобильное движение осуществлялось над их головами. Дэн развлекал меня разговорами.
— Не представляю, что здесь творилось до того, как построили эту объездную дорогу, — говорил он. — Еще сейчас в центре бывают пробки, а о стоянке и говорить не приходится…
— Вы давно здесь?
— Что вы! Всего несколько дней. Но я бывал здесь раньше. Достаточно двадцати минут, чтобы убедиться, что стоянки забиты. Здесь можно приткнуться лишь за полмили от того места, куда едешь.
Он легко вел машину по непривычной для него левой стороне шоссе.
— Аркнольд живет неподалеку у Турффонтейна, — сказал он. — Похоже, чтобы попасть на Элофф–стрит, надо съехать здесь.
— Похоже, — согласился я.
— Отлично, — он свернул, мы съехали с шоссе и покатили мимо футбольных полей и искусственных катков.
— Этот район называется Уэмбли, — объяснил Дэн. — Сейчас будет озеро Веммер Пан, там катаются на лодках. Там есть водяной орган, а посередине цветные фонтаны.
— Вы были там?
— Нет… Мне рассказывал Аркнольд. Он говорит, что там часто находят утопленников и тому подобное.
— Очень мило.
Он усмехнулся.
Перед Турффонтейном Дэн свернул на пыльный проселок.
— Пять месяцев не было дождя. Все высохло. Трава была рыжей, как я и ожидал. Я не поверил, когда он сказал, что через месяц, когда наступит период дождей, здесь все зазеленеет и покроется цветами.
— Жаль, что вы не увидите, как цветут джакаранды. Это красивейшие деревья.
— А вы их видели?
— В том–то и дело, что нет. Когда я был здесь последний раз, они только думали цвести. Но мне рассказывал Гревилл.
— Ясно.
Он проехал между кирпичными столбами на посыпанную гравием дорогу, которая вела прямиком к конюшне. Здание выглядело так, как будто его перенесли сюда из Англии.
Аркнольд беседовал с черным африканцем по имени Барти, которого представил как старшего конюха. Это был крепкий мужчина лет тридцати с массивной шеей и тяжелым взглядом. «Из всех встреченных мною черных, — подумал я с удивлением, — это первый неприветливый».
Тем не менее он был вежлив и учтив. Дэна он приветствовал как старого знакомого.
Аркнольд заявил, что все готово.
Его лошади были похожи на тех, что мы видели на ипподроме: более легкие, не такого мощного сложения, как в Англии.
Лошади Нериссы ничем не отличались от других лошадей конюшни. Выглядели они здоровыми, их шкура и глаза блестели; они стояли не отдельно, а между другими. Жеребцы в одном помещении, кобылы в другом.
Все работники без исключения были молодыми и черными. В их отношении к лошадям, как и у конюхов всего мира, было что–то, напоминающее навязчивую идею. Однако я заметил и некоторую напряженность. Мое появление они встретили улыбками, но к Аркнольду относились с уважением, а к Барти — с боязнью.
Я не мог понять, чего они боятся. Может быть, он был колдуном, кто знает, но только когда он приближался, в глазах конюхов вспыхивал страх. Дисциплина здесь была покруче, чем в какой–либо английской конюшне.
Я вспомнил железную руку моего отца. Когда он отдавал приказ, парни летели выполнять его пулей, да я сам не медлил с выполнением его распоряжений. Но ведь не боялись же так, как эти ребята боятся Барти.
Я посмотрел на старшего, и по моей спине пробежал холодок. Не хотел бы я оказаться под его началом. Незавидная судьба у этих ребят.
— Это Орел, — сказал Аркнольд, когда мы подошли к боксу, где стоял гнедой жеребец. — Один из коней миссис Кейсвел. Он бежит в субботу в Гермистоне.
— Попробуем выбраться туда, — сказал я.
— Отлично, — поддержал Дэн.
Аркнольд без всякого энтузиазма сказал, что договорится, чтобы мне оставили входной билет.
Мы вошли в бокс и тщательно осмотрели жеребца. Аркнольд сравнивал его состояние со вчерашним, а я думал, что ему сказать, чтобы не обидеть.
— Отличные ноги и хорошая грудная клетка, — заметил я. «Лоб немного крысиный», — подумал.
Аркнольд пожал плечами.
— Он целый сезон провел в Натале. Каждый год я вывожу туда всю конюшню на три месяца. В Саммервельд.
— А где это? — поинтересовался я.
— Скорее, что это, — ответил он. — Это целый комплекс. Всего примерно восемьсот лошадей. Моя конюшня расположена в Шонгвени, неподалеку от Дурбана. Я снимаю там несколько домиков на зимний сезон. Там есть все, что душе угодно. Поле для тренировки, ресторан, жилье для ребят, школа жокеев.
— И все–таки вам не очень–то везло в этом году, — сочувственно заметил я.
— Вот уж нет. Мы выиграли несколько скачек. Только миссис Кейсвел не везет… Честно говоря, я сам очень обеспокоен. Их здесь несколько, и ни одна не выигрывает. Это портит мою репутацию, как вы понимаете.