Клугвойгт находился среди целого цветника дам в нарядных шляпках. Он пригласил меня в ложу и тут же сунул полный стакан с каплею виски.
— Как дела? — спросил я. — Выиграли?
— Скажем так, не проиграл, — улыбнулся он. — На кого будете ставить в этом заезде?
— Сначала надо посмотреть лошадей.
— Вот это правильно.
Я сказал, что мне нравится здешний ипподром.
— Эти трибуны построены недавно? — спросил я.
— Да, совсем недавно, — подтвердил он.
— Все здания тоже выглядят новыми.
— Так оно и есть. Хотите посмотреть?
— С удовольствием, — ответил я и поставил стакан, намекая, что готов это сделать немедленно. Через минуту мы не торопясь шли к зданию, где на первом этаже располагались раздевалки, душевые, весы для жокеев, а на втором конторы.
Весь ансамбль действительно был современным и очень красивым; он ничуть не напоминал хорошо знакомые мне английские ипподромы. Мы прошли через большую удобную комнату с отличными креслами, где владельцы лошадей и тренеры могли спокойно планировать тактику или анализировать поражения, но Клугвойгт, не задерживаясь, повел меня дальше.
Помещение для жокеев было не хуже. У каждого здесь был просторный запирающийся шкафчик для одежды (не английские вешалки), рядом с раздевалкой находилась сауна (душ, разумеется, тоже), вдоль стен стояли удобные диваны (а не деревянные скамейки).
Человек, с которым я собирался говорить, лежал на кожаном диване. Я нашел его по табличке с фамилией: «К.П.Фарден». Это был жокей Гревилла Аркнольда.
Я сказал Клугвойгту, что хотел бы побеседовать с этим парнем.
— Отлично, — сказал он. — Я буду ждать в салоне. А заодно и сам поговорю кое с кем.
Фарден, как и положено жокею, был очень маленьким и худым, кожа да кости. Когда Клугвойгт назвал ему мое имя, его лицо прояснилось, но когда я сказал, что я друг миссис Кейсвел, он вновь помрачнел.
— Я не виноват, что лошадь в таком паршивом состоянии, — заявил он.
— Конечно, — успокоил я его. — Я хотел бы знать, что вы обо всем этом думаете, потому что миссис Кейсвел наверняка будет спрашивать меня об этом.
— Я скажу вам, что происходит. На старте кажется, что лошадь в отличной форме, она бодра и весела, а потом, когда надо прибавить ходу, оказывается, что у нее уже нет сил, а если попробовать хлыстом, то она совсем скисает и теряет скорость.
— Вы, неверное, думали над этим. Вам ничего не пришло в голову?
— Нет, ничего, — он смотрел на меня исподлобья.
— Но ведь что–то вы об этом думаете?
— То же, что и все. Больше я ничего не могу сказать.
— А что вы думаете о главном конюхе Аркнольда?
— Скотина. Никогда о нем особо не думал. Но встретиться с ним на темной дорожке я бы не хотел, если вас это интересует.
Меня интересовало совсем другое, но пережимать не стоило, и я спросил, понравился ли ему Дэн.
— Славный паренек, — сказал он, и впервые голос его смягчился. — Он часто бывает в конюшне Аркнольда, и ничего удивительного — все тамошние лошади — собственность его тетки.
— Вы познакомились в его прошлый приезд?
— Да, он тогда жил в Саммервиле. Недели две. Симпатичный парень. С чувством юмора. Он рассказывал мне, что был у тетки в Англии, что это очень добрая женщина. Когда ее лошади стали проигрывать, он один не утратил душевного покоя.
— И когда это началось? — спросил я сочувственным тоном.
— Да еще в июне. С тех пор в конюшне все вверх дном, все разбираются, что же происходит. Я же говорю… Ветеринары берут кровь то на то, то на другое, даже на наркотики. И ничего.
— Аркнольд, по–вашему, хороший хозяин? — спросил я прямо.
— Я не хочу говорить на эту тему, мистер. Я люблю свою работу.
В этот же день я заказал разговор с Кейт. В назначенное время я услышал ее голос. Было воскресенье, десять утра.
Слышимость была отличная, как будто мы находились не за тысячи, а всего за десяток километров друг от друга. Кейт сказала, что рада моему звонку и тому, что меня не убило током. Разумеется, она узнала об этом из газет, причем некоторые из них отвратительно намекали на то, что этот случай — часть рекламной кампании.
— Ничего подобного, — заверил я ее. — Когда встретимся, я все расскажу. Как дети?
— Отлично. Крис хочет стать астронавтом, а Либби научилась говорить «бассейн», когда хочет в воду.
— Я уже чуть–чуть соскучился по тебе, — сказал я, а Кейт ответила также — по крайней мере, внешне, — спокойно:
— Ты четыре дня, как уехал, а мне кажется, что прошел год.
— После премьеры я сразу вернусь, — пообещал я ей. — А до — съезжу на золотой рудник и на пару дней в заповедник, он называется Парк Крюгера.
— Везет же некоторым!
— Как только у мальчишек закончатся каникулы, мы с тобой куда–нибудь съездим.
— Ловлю на слове.
— Послушай… Я ведь звоню по поводу лошадей.
— Ты уже разобрался, в чем дело?
— Нет еще. Сделай для меня одну вещь.
— Говори, — коротко сказала она.
— Нужно узнать, что там в завещании Нериссы.
— Ого! — воскликнула она.
— Ну постарайся найти какой–нибудь предлог! Ее забавляла процедура его составления, так что она, возможно, захочет рассказать.
— Ну, ладно, я попробую… Допустим, она мне его покажет, тогда что конкретно тебя интересует?
— Нужно узнать, она завещала Дэну только лошадей или все остальное тоже.
— Хорошо, — сказала Кейт без особой уверенности. — А что, это так важно?
— Как тебе сказать, — рассмеялся я. — Дэн здесь.
— Правда? — удивилась она. — Нерисса не говорила об этом.
— Она сама не знает, — сказал я, а потом подробно описал этого симпатичного парня и Аркнольда.
— Ты думаешь, это штучки тренера?
— Я думал об этом, но мне кажется, что это наш мальчик из Калифорнии приложил свою руку.
— Но зачем? Какая ему выгода?
— Выгода немалая. Вспомни про налог на наследство.
Когда Кейт заговорила, в голосе ее звучало сомнение.
— Это невозможно.
— Мне это видится так. Весной, после многих лет разлуки, Дэн навещает Нериссу и узнает, что она больна болезнью Ходжкина. Достаточно посмотреть в медицинской энциклопедии, чтобы узнать, что это неизлечимо.
— О Господи! — вздохнула Кейт. — Продолжай.
— Нериссе понравился этот золотой мальчик. Надо сказать, что в нем есть очарование. Итак, предположим, что он узнает от Нериссы, что она решила оставить ему лошадей и некоторую сумму наличными.
— Но это только догадки.
— Вот поэтому я и хочу, чтобы ты поговорила с Нериссой. Узнай, говорила ли она Дэну о своей болезни и знает ли он, что она сделала его своим наследником.
— Не хотелось бы беспокоить ее. Она была так счастлива.
— Спроси об этом, как бы невзначай. Конечно, не надо ее беспокоить. Может быть, махнуть рукой, пусть Дэн вытворяет свои штучки? Я почти всю ночь над этим думал. Что, собственно, такого он делает? Ну, не завоевывают ее лошади лавров. Разве, в конце концов, не все равно?
— По–моему, она посмеялась бы над этой историей, и все. Насколько я знаю Нериссу, ее бы развеселило, что Дэн такой хитрец.
— Согласен… Но он обманывает игроков, а это уже вещь наказуемая… Конечно, если его уличат.
— А почему ты именно его подозреваешь?
— Я и сам не знаю. Строю догадки, — я вздохнул. — Случайные разговоры… Там слово, там фраза… Кое–какие наблюдения и очень мало фактов. Все началось, когда Дэн стал крутиться возле лошадей. Я узнал у одного жокея, что как раз в это время Дэн впервые появился в Африке. Это было в июне. Он провел здесь две недели. Уже после встречи с Нериссой, потому что говорил жокею, что виделся с ней. Потом он уехал в Штаты, но лошади продолжали проигрывать. Я думаю, что у него есть сообщник. Трудно представить, что он справляется со всем этим сам. Может быть, он договорился со старшим конюхом Аркнольда. Мои подозрения основываются на том, что я видел. Знаешь, что именно? Дэн не маскируется. Он следит за словами, но не за выражением лица. Так что вполне возможно, что Барти, этот конюх, действует, а Дэн платит.