— Ха, мальчики, а ведь я так и не сказала вам спасибо! — заявила она, сама удивившись этому. — Ну что ж, спасибо. Особенно тебе, Мак–Ги. Я–то мало что запомнила. Темнота, ужас, а потом что–то вцепляется мне в волосы и тащит. А затем этот запах рыбы, что–то давит мне на спину, и у меня во рту открывается фонтан. И вот я здесь.
— Добро пожаловать, — сказал Мейер. — Считайте, что заново родились. Не у каждого бывает шанс начать с чистой страницы. Чем вы собираетесь заняться в своей второй жизни?
Вопрос явно не на шутку озадачил ее.
— Я? Понятия не имею! Я как–то никогда не задумывалась о таких вещах. Всегда находился кто–то, кто говорил: «Делай то–то», и я делала.
Прикусив губу, она уставилась на нас: видимо, ей пришла в голову какая–то идея.
— Честно говоря, вы, ребята, не кажетесь паиньками. Похоже, у вас серьезные планы. Эта яхта, и вообще. Не думаю, чтобы вы устраивали прогулочные круизы для пожилых леди. Если у вас есть что–то подходящее, может, я могла бы вам пригодиться?
Вот оно что. Кошку выгнали из дома, и она ищет новых хозяев.
— Беда в том, что я действительно экономист, как и говорил вам, дорогуша, а Мак–Ги работает спасателем по контракту со страховыми фирмами.
— Тем хуже для меня, — сказала она, и в голосе ее впервые прозвучала растерянность. — Как только они узнают, что я жива… Второй раз они не промахнутся.
— К сожалению, мисс Хепберн, — сказал Мейер, — мы с Мак–Ги не располагаем достаточной информацией, чтобы дать вам хороший совет.
— Эва, — поправила она. — Сокращенно от Эванджелина. А хотите услышать мое полное имя? Сейчас вы упадете: Эванджелина Бриджит Танака Беллемер. Беллемер — по–французски значит «прекрасное море». Как в сказке, да? В самую точку. Туда–то я и угодила — в прекрасное море. Ну, ладно, мне надо сесть и что–нибудь придумать. Когда мы будем в Майами? Сегодня?
— Нет, что вы, завтра вечером, часов в пять–шесть, — ответил я.
— Слава Богу, я бы еще больше обрадовалась, если бы мы оказались там через месяц. Или через год. Во всяком случае, времени немного больше, чем я думала. Это уже хорошо.
— Мне кажется, — заметил Мейер, — вы уже достаточно окрепли, чтобы мыть посуду.
— Я?! Вы это серьезно? — Почему–то такое предложение очень ее возмутило.
— Совершенно серьезно, — поддакнул я. — На этом судне все работают.
— Только не жалуйтесь потом, что я перебила половину вашей посуды, — смирилась она со своей участью.
После того как я разобрался со счетами за стоянку и топливо, Мейер отдал швартовы, и я вывел «Альбатрос» из порта. Когда мы проходили канал, Мейер спустился вниз. Вскоре появилась Эва и спросила, нельзя ли ей посидеть со мной в рубке. Она многое успела за те полчаса, что была вне поля моего зрения: раздобыла где–то темные очки и невообразимую пляжную шляпу с обвисшими полями, давным–давно забытую кем–то из гостей. Поверх блузки она натянула одну из моих белых рубашек, а в руке держала высокий стакан. Содержимое стакана имело густой кофейный цвет, указывающий, что Эва решила поберечь наши запасы содовой.
— Ничего, что я сама смешала коктейль? — спросила она. — Хочешь, я и тебе принесу?
— Спасибо, пока не стоит. А ты не боишься расплавиться?
— Нисколько. Здесь такой приятный ветерок. Мейер просто лапочка, правда? Только чего он такой нервный? Я перемыла чертову пропасть посуды, а ему привиделась грязь на одной из тарелок, и он велел мне все вымыть заново. Разве можно устраивать такой тарарам из–за одной паршивой тарелки? Короче, он там сейчас моет посуду. Все–таки я не понимаю, Ги, почему твоя яхта тащится, как черепаха?
— Тише едешь — дальше будешь.
Некоторое время она молчала, потихоньку потягивая свой коктейль и исподтишка меня разглядывая.
— Послушай–ка, — вдруг сказала она таким тоном, будто ей только что пришло в голову нечто гениальное, — наверное, в этом твоем бизнесе тоже нужно крутиться будь здоров как, чтобы получить контракт, да? Иначе твои конкуренты обойдут тебя. Стало быть, тебе нужно заинтересовать этих, ну, от кого там зависит твой контракт. Ты мог бы, например, слегка их подмазать, а потом немного поднять цену, чтобы компенсировать расходы.
— Спасибо за заботу, милая, но у меня вполне достаточно заказчиков.
Вновь воцарилась тишина. Мы как раз миновали отмель, на которой в двух шагах от воды сгрудились штук сорок красавцев пеликанов. Я обратил внимание Эвы на это зрелище, но она равнодушно пробормотала: «Ага. Птицы». Зачем Бог дает некоторым людям глаза, если они все равно не видят?
Она допила коктейль и забросала меня вопросами. Это действительно моя яхта? Случалось ли мне заходить далеко в океан? Можем ли мы дойти до Нью–Орлеана или, скажем, до Галвестона? Много ли времени я провожу в круизах? Наверное, дорого стоит содержать такую красавицу? А не задумывался ли я, что такая яхта — настоящее золотое дно? Например, небольшие прогулочные рейсы для фешенебельной публики? Разумеется, все должно быть по классу люкс, с большим вкусом.
По–видимому, подразумевалось, что именно она, и только она, смогла бы устроить это «с большим вкусом». Уикэнды для усталых бизнесменов по тысяче с носа.
Я уяснил также, что больше всего ей хочется сейчас оказаться подальше от побережья Флориды.
— Можно нанять повара, горничную, отделать каюты и прочее. Бар, шампанское, музыка. Три–четыре пассажира, не больше. Ты будешь купаться в деньгах, Ги, поверь мне, — мурлыкала она.
— Пока кто–нибудь не сбросит нас обоих с моста?
— Господи, да кому ты нужен?! Неужели ты думаешь, что я занималась такими пустяками? Нет, когда–то я действительно думала, что можно прожить честно… или почти честно, но это быстро прошло. И тогда я пошла к ним и… короче, занялась другим делом. Долгое время я не принимала все это близко к сердцу. Но потом… появился один дурачок. Молодой и глупый, как теленок. Как видишь, и мне не чуждо большое и чистое. Я не хотела, чтоб он вмазывался в это. И как–то раз после пары–тройки коктейлей размякла и намекнула ему кое на что — и чуть не испортила им все дело. Но они все равно опередили его и… В общем, сам понимаешь. Но и моя песенка оказалась спетой. С одной стороны, они не могли рисковать и вновь использовать меня в деле, а с другой… не могли же они отпустить меня на все четыре стороны, верно? Это уж совсем не в их стиле. Так что я сама не оставила им другого выхода. Хотя, если хочешь знать, рано или поздно все равно должно было случиться что–нибудь в этом роде. Потому что когда ты занят… в таком деле, рано или поздно сдают нервы. Начинаешь думать обо всех этих, ну… жертвах и что с ними сталось. И они… как будто преследуют тебя. Но это все неинтересно. Послушай, давай все–таки обсудим мою идею насчет круизов, а?
— Нет, спасибо, Эва, а какого рода бизнес так плохо кончается?
— Меньше будешь знать — дольше проживешь. Эх, черт, с каким удовольствием я бы заложила всю эту мерзкую шайку. Жаль только девчонок — еще двух таких же дурочек, как я. Не думаю, что они долго выдержат это удовольствие. Небось сломаются, как и я. А потом, если я наведу на них копов, так и мне достанется на орехи. Я узнавала, закон по нашим делам такой, что всем будет жарко, — с оттенком гордости произнесла она. — Знаешь, что я придумала? Я не была блондинкой с тех пор, как мне было семнадцать лет. У меня от перекиси стали портиться волосы. А сейчас самое время опять перекраситься, может быть, подправить нос, изменить разрез глаз — я слышала, это не трудно сделать, — и тогда я смогу добраться до своих денежек. Если, конечно, они уже не наложили на них лапу. А потом можно уехать куда–нибудь. В Австралию. Говорят, там можно неплохо устроиться. Хуже другое…
— Что?
— Все это не так просто и не так быстро. Все это требует нервов и мозгов. Потому что, если они заграбастают меня на этот раз… Никакие чучелки под мостом меня уже не спасут.
Появился Мейер с подносом, уставленным охлажденными напитками: стало быть, уже одиннадцать часов. Эва повернулась к нему:
— Ты все еще дуешься?
— С чего бы это, дорогая?
— Мало ли. Вдруг ты обидчивый. Господи, знал бы ты, до чего я ненавижу эту мерзкую посуду и все такое! Да я лучше буду голодать, чем заниматься этой ерундой.