Сам он пришел за час до начала приема. Официанты уже заканчивали сервировку. Тонкий звон бокалов о металл столовых приборов. Тихий перебор настраиваемых гитарных струн под шелест беседы и смех персонала.
Три венецианских кресла были сдвинуты к стене, освободив место для столов. Леша подошел к ним, хмыкнул и сел в среднее, как на трон. Да, трон и есть. Справа, одесную, сидел бы сейчас Лазари, а ошую — конечно… Он вздохнул и заставил себя мысленно произнести имя, которое вычеркнул из памяти…
«Добро пожаловать!» — на белом фоне монументальными кумачовыми буквами было написано, словно высечено, на стене Зала ожидания для новоявленных граждан государства Израиль. И от кумачовости этой повеяло на Лешу знакомым духом советского Первомая и «Взвейтесь кострами». От ужаса передернуло — неужели за что боролись, на то и напоролись?!
Сходство дополняли канцелярские столы, расставленные по залу, и сидящие парами за ними сотрудники эмиграционной службы с выражением легкой брезгливости на лицах. Не хватало только примкнувшего к ним Шепилова.
В целом было тихо — пугливые советские граждане привычно замерли перед лицом номенклатуры. Там и сям возникали в тишине бунтарские вспышки детского плача, подавляемые в зародыше напряженными родителями.
Романов чувствовал себя неуверенно. Вокруг него все переговаривались со значительными лицами, полунамеками, понимающе щурясь и кивая головой в ответ на реплики собеседника. Сыпали словами, значения которых он не понимал, хотя и осознавал со страхом, что должен был хоть чуть-чуть подготовиться к такому перевороту в своей жизни, а не ехать в новую страну наивным дурачком: «Здрасьте! Я к вам пришел навеки поселиться…»
— А я говорю — только в Тель-Авив, и никуда больше! Иерусалим молится, Хайфа работает, а Тель-Авив — живет!
— Не, товарищи, я-то знаю, как себя с ними вести! У меня тут двоюродный брат уже пять лет…
— Да меня на работу из аэропорта выхватят…
— Надо из них сразу выбивать мерказ клиту[17]…
— Они смотрят — мезузу[18] целуешь или нет. Я, конечно, подошел так, поцеловал небрежно. Вижу, они так переглянулись, заулыбались мне, конечно…
Если замечали, или им казалось, что замечали, постороннее чуткое ухо, резко переходили на полушепот, отходили в сторонку.
Единичные товарищи словно отгородились невидимым барьером от остальных. К ним подбегали служащие, шептали неслышно под завистливые взгляды всех прочих, равных между собой.
И тут Леша с ужасом осознал звенящую пустоту в голове во всем, что касалось государства Израиль, его устройства, языка, культуры… Да хрен с ней, с культурой этой! Мирские, насущные вопросы, например нужны ли здесь врачи, и если да, то какие?
Ноль, полный ноль! Нет, какая-то обрывочная информация текла тоненькой струйкой, а порой просто капала ржавыми каплями на всех этапах эмигрантского тракта. Но только теперь Леша с тоской понял, какие это ничтожные крохи! За глухими стенами ждала его полная и, похоже, не очень дружелюбная неизвестность…
В животе заныло, Лешка нащупал в кармане куртки пачку «Мальборо» — купил, не смог удержаться, на пересадке в Будапеште. Поплелся в курилку в углу зала. (Благословенные времена! Кури, где хочешь!).
— Извините, можно попросить сигарету?
Лешка оторвал невидящий взгляд от цементной стены, усеянной черными пятнами — надгробиями загашенных бычков. Лысая голова, карие, с грустной поволокой глаза, черные густые усы. Помесь Розенбаума с золотистым ретривером.
Лешка протянул пачку.
— Последнюю даже вор… — замялся Розенбаум-ретривер, шевеля неловко нависшими над пачкой пальцами.
— Да что вы! — поморщился Романов. — Берите, выйдем же отсюда в конце концов! Куплю.
— Спасибо! — Два пальца нырнули в пачку, аккуратно вытянули сигарету.
— Вы случайно не гинеколог? — поинтересовался Леша, следя за процессом.
— Да, — Розентривер вскинул на него удивленные глаза. — А как догадались?
— Пальцы. — Леша повторил жест, сложив пальцы в клешню. У него это вышло совсем не так изящно. — Очень характерно.
— Просто Шерлок Холмс! — Быстрый оценивающий заново взгляд, рука протянута для пожатия. — Александр Духин. Саша.
— Очень приятно! — Руки сошлись. — Алексей Романов. Просто Леша.
— Коллега, подозреваю? — прищурился Духин.
— Да, тоже доктор. Кардиолог.