— Значит, эта соломинка тупико…
Не дав мне закончить, Эйвариллиан выпалил:
— Не бывает тупиковых соломинок! Мы лично пойдём в морг и вскроем этого парня, как рыбу-фугу! — ушастый достал стилет и всадил его в стол на два пальца.
— Моя борода, это же чистый дуб! А ну, вынимай! — раззадоренный гном отвесил товарищу подзатыльник, а затем отчего-то с задумчивостью взялся за подбородок. — Но Эйвариллиан прав, надо осмотреть этого парня. Чисто из любопытства.
— Я собирался навестить крематорий вечером. Только вот, я не знаю, где он находится.
— В каком квартале нашли труп?
— Святого Кларисса.
— Значит, это Грейвский Крематорий. — гном понятливо закивал. — Хорошо, девять вечера и мы там. Лом брать?
— Зачем лом? — эльф неясно замотал головой.
— Чтобы кого-то в этом крематории отхерачить! Зачем же ещё берут лом в то место, куда сложно проникнуть?
— Ааа… а я думал, сдадим его в металлолом, — пьяница повалился на стол, так и не вытащив стилета, и уже спустя минуту дал мощного храпака.
— Пьянеет по щелчку пальцев, но пьёт за троих. — пояснил Бурдон и вытащил оружие из стола легким движением руки. — Через минут пять он проснётся и потребует новую бутылку.
Я с пониманием закивал. Гном счёл это за предложение.
— Ну что, ещё по стопочке?
— Нет-нет, — я отрицательно замотал головой. — Надо идти на работу…
— Лойд, зачем работать, если можно не работать?
Вопрос поставил меня в тупик. И вправду, зачем? Неужели, чтобы всегда было, что поесть, что попить и где поспать? Глупости. Работать нужно никак не за этим.
— Давай за нашу с тобой дружбу, — в конце концов проронил гном, не зная, как бы ещё заставить меня притронуться к спирту.
— Дружбу? — я задумался. — Нас можно назвать друзьями?
— А ты считаешь, что нельзя? — обиженно сказанул Хейни и наклонился ко мне. — Лойд, друг измеряется не временем, которое вы вместе провели, а значением, которое он для тебя имеет. Что, я не имею для тебя никакого значения?
— Нет, что ты, — когда в опасной близости от тебя сидит пьяный гном со стилетом, ему лучше не грубить. — Конечно же имеешь!
— Так хули ты не пьёшь, манда лопушиная! — хозяин лавки вонзил стилет в стол повторно и расколол дубовую доску надвое. От увиденного его постиг шок: крепыш протёр избитый стол и, чего я совершенно не ожидал — заплакал.
— Хейни, что с тобой? — я взял моего собутыльника за плечо и легонько затряс.
— А я ведь кормил её с этого стола, мою Лидию. Учил. Мы даже занимались здесь любовью…
Я издал выразительное «кхм» и перестал опираться на стол.
Гном утёр глаза кончиком рукава и горько вздохнул: кажется, этот маленький человечек знал что-то такое, что очень тяготило его жизнь. Возможно, он был не алкоголиком, а мудрецом… В принципе, одно не исключсает другого, но это, как правило, редкое сочетание.
— Выпьем, Лойд. За мою Лидию и твою… Кто у тебя там?
— Пускай будет… — я неожиданно заколебался. Любимого женского имени у меня больше не было. — Знаешь, давай за Сабрину.
— За Сабрину и Лидию. Пусть им будет хорошо в Вербедере!
— Что?..
Собутыльник буквально поднёс рюмку к моим губам. Пришлось выпить. От очередного спиртового удара моя новая печень сказала «прощай, мы расстаёмся», забрала все свои монатки и укатила на море.
— Ох, хорошо-то как, — гном приобнял меня и занюхнул спиртное об мою голову. — Всё-таки 60-процентный спирт — вещь. И не утверждай обратного.
Я почувствовал, как к моему горлу подходит ком… Также я был готов расплакаться, но всё же сдержался.
Глава 22
У каждого своя мудрость, в зависимости от склада души. Моя для меня столь же бесспорна, как ваша для вас.
Джек Лондон. Мартин Иден
На улице графа Валуа было так же тихо, как в Раю. Божественную тишину лишь изредка нарушали немногочисленные прохожие, которым было отчего-то жизненно необходимо идти по раскалённому тротуару в летний полдень.
Под тенью дивных лип, на новенькой лавочке, в солнечных очках из горного хрусталя и натянутых по глаза шляпах сидело двое измордованных персон. Весьма смешной вид этих щёголей, одетых в самые нарядные и яркие платья, говорил о том, что они хотели вырядиться как можно поприличней.
— Гарри, вот скажи, и зачем мы здесь сидим? — заговорил один из собеседников, как только ему надоело смотреть в газету по десятому разу.
— Ждём де Салеса.
— Лойд что, живёт на улице графа Валуа? Тогда почему он просто не отдал нам долг и не забыл о нас навсегда?
Гарри мучительно всхлипнул.
— Гербан, ты чем слушал, когда босс рассказывал нам о работе де Салеса?
— А я и не слушал: у меня после вчерашнего проблемы со слухом.
Гарри взялся потирать виски — от разговоров с коллегой у него болела голова. Закончив, мужчина продолжил:
— Де Салес работает на де Вилларе. Он обязательно должен прийти к нанимателю, рано или поздно. Как только появится на горизонте — валим его, крутим в ковёр и уносим.
— Понял… А где ковёр? — Гербан в растерянности посмотрел на товарища.
Гарри опустил газету и прожёг громилу взглядом.
— Это ведь ты должен был взять ковёр.
— Нет, такого базара не было, я точно тебе говорю…
Мужчина не выдержал, разорвал газету пополам и выкинул её остатки в урну.
— И почему именно мне попался человек, которому в арбузе семечек не хватает?! Может, это наказание за то, что я нагрубил матери, когда мне было 16…
— Точно, брат! Навряд ли это из-за нашей работы: боги понимают, что лупить людей тоже надо, хоть изредка, но всё же надо. Тем более, мы никогда слишком далеко не заходили: так, по морде съехать, должницу оттарабанить, пальцы поломать. Ну разве это грех?
— И я о том, Гербан: мы с тобой — два праведника, наказанных нашим неравным интеллектуальным союзом. Наверное, боги проверяют нас перед тем, как пустить в Рай.
Забывший ковёр святоша согласно закивал. Он бы с удовольствием развил мысль их общего с товарищем благородства, если бы его философский настрой напрочь не сбил шум, доносящийся с конца улицы.
— Ты слышишь? — Гербан напряг слух. — Кажется, будто бы обезьяна раненная плачет…
— Какая к херам обезьяна! — Гарри взорвался, как сгущёнка в кастрюле, и искренне возжелал придушить собеседника шнурком от обуви. — Ты же оглох, идиот, как тебе удаётся ещё что-то там слышать?
— Так сам послушай!
— Хера мне там слушать… Погоди, — мужчина уловил смутное очертание звука и был вынужден ненадолго прервать свою тираду.
Весёлые выкрики разнеслись по улице и эхом отразились от приусадебных стен. Им вторили стуки латных сапог о мостовую.
— Кажись, это музыка… — заключил глухой громила с некоторой неуверенностью.
— Музыка?
Парочка вслушивалась в городской шум, пока выкрикиваемые слова не стали настолько отчётливы, что начали ложиться в строки:
— Я купил козу на рынке, оказалось, что козёл, захотел дать ему в бубен, чтоб не лез он на рожон! — простенькой частушке вторили удивлённые, а зачастую и оскорблённые крики прохожих.
— Я купил цветочки тёще, чтобы лапать было проще, но она всё не хотела, внука делать, как умела! — богатейший район города разом издал недовольный вопль.
— Лейтенант зашёл в бордель, чтобы девке дать лещей, потому как дома он, не король — а пи***гон! — прогремело на всю улицу, после чего к биению латных сапог подключился злобный свист.
Дуболомы растерянно переглядывались. Неизвестные частушки произвели на них эффект, сравнимый с курсом алгебры.
Пожалуй, никто из обитателей Королевского района не знал, что ему предпринять, и только сам певец свободы имел на этот счёт особое мнение:
— Дознаватель парень хитрый, и хлебальничек ехидный, но, девахи, знайте дружно — обожает мастер гузно!