— Да так, ни о чем.
Жозефина ничего не ответила. Но любопытство её было столь сильно, что она не смогла не сказать:
— Вы плакали.
— Да? Вам наверняка показалось…
— Вы добрый человек, Лойд. — дворянка пересела ко мне и довольно крепко приобняла за плечи. — Поначалу о вас такого не скажешь, но вы умеете помогать людям. Я чувствую, что у вас куда больший опыт, чем кажется на первый взгляд…
Я замер. Казалось, жалкий звук или движение могли разрушить мою новую жизнь, как хрустальную люстру.
— Вы верите в переселение душ?
— Ха! — взорвался я внезапным хохотом. — Конечно, не верю! Это просто невозможно, и вам ли этого не знать.
— Почему? — внимательно спросила женщина, будто бы ей и вправду было интересно, почему я так думаю… Будто бы она и вправду знала, кто я такой.
«Я называю это синдромом преступника. Человек, совершивший что-то нехорошее, а может просто — совершивший то, в чем не хочет признаваться, везде начинает видеть разоблачающих его людей. И от этого не избавиться: мнительность свойственна всем людям, как бы некоторые слепцы не утверждали обратного. У нее разные уровни, проявления и предпосылки, но она, в общем-то, одна. Мнительность любого человека часто похожа на другую. Если у вас индивидуальная мнительность — поздравляю, вы псих, и переживаете о том, о чем другие, нормальные люди, не переживают… Но парадокс в том, что нельзя узнать о чужой мнительности и подвергнуть её анализу. Никто не признается вам в том, о чем он переживает больше всего, а если и скажет о своих переживаниях — это не благородное раскрытие самых потаённых скелетов в шкафу: это дань, откупное перед неизвестными личностями, чтобы они думали, что знают о вас. Но они не знают. Никто не знает. Человек боится и прикрывается скучными мнительностями, оставляя настоящие в глубине души. Возможно, он и сам о них не догадывается и обманывает себя кажущейся простотой своих поверхностных внутренних проблем…»
— Сегодня вы подозрительно задумчив. Это алкоголь? — дама устало хмыкнула.
Я не стал отвечать и красноречиво бросился к тазику. Голова шла кругом.
— Хотите, я продам вам одну замечательную штучку от похмелья? Я пользовалась ей с самой юности, и она ещё никогда меня не подводила. Даже после пива… Ох, что это я. — аристократка хлопнула себя по лбу. — Призналась почти незнакомому человеку, что когда-то пила эту дрянь.
— Ох, — я упал на пол и схватился за голову. — У меня нет денег…
— Могу отдать в счёт вашего гонорара. — хитрюга сузила глаза.
— Вам только это и надо, сэкономить денег! Ах, вы бесстыжая… Негодница!
— Ещё ни один юноша не именовал меня таким гордым словом. Да ещё и с такой экспрессией…
— Значит, я у вас первый?
— Хоть где-то. — шутница фыркнула.
— Вы крайне грубы с детективами. Это не соответствует вашему высокому статусу и нарушает нормы этикета….
— Блевать в гостиной самой известной женщины в столице тоже не очень этично, не думаете?
— Не льстите себе. Вы, конечно, мг-м, весьма и весьма… Но популярность приходит и уходит. А остаётся лишь духовное наполнение. А оно у вас страдает, любительница пива.
— Теперь я окончательно убедилась в том, что в прошлой жизни вы были каким-нибудь стариком!
«Так уж и стариком…»
— И что с того? Если я и признаюсь вам, что на самом деле мне тридцать два, и я — бывший дознаватель, вам станет от этого легче? Да и вообще, вы мне поверите?
— Всё может быть… — дама пододвинула ножку и легонько задела меня каблуком. — Так что, будете брать?
— Нет, я заставлю вас работать, а не вымогать деньги с бедных молодых людей.
— Угу. Я так и поняла. Ваш девиз: «оскорби женщину намёком на её нищету».
— Нет, мой девиз: «Намекни, что праздно проводить как выходные, так и будни — нехорошо»
— И как я, по-вашему, должна заработать денег? Пойти печь пироги? Устроится таскать ящики с редисом, пить по вечерам с друзьями-грузчиками в кабаках и спать с каким-нибудь торгашом с волосатым пузом и называть его лысину мужественной?
— Так живёт большинство женщин, вам не на что жаловаться. Я так вообще сплю в комнате пять на пять, с выходом во двор, куда выливают помои.
— Глупо не жаловаться на жизнь, лишь потому что какой-то юный грубиян живёт хуже тебя, или какая-то хабалка с целлюлитом не может найти нормального мужа, из-за того что плюётся по углам. Я аристократка. Меня знает весь город. Моё положение обязывает ничего не делать и просто лежать на диване. Думаете, я не хотела бы работать. Например, петь в кабаре? В молодости я только об этом и мечтала — разносить тарелки и кружки и дружить с красивенькими девчонками. Но мать верно мне сказала: «свобода интересна, пока тебе есть, что пожрать». Тогда мне показалось, что из уст леди слово «пожрать» звучит, как приговор её статусу, но потом всё же поняла — лучше и не скажешь. Низменные потребности называются низменными словами.
— А вам не кажется, что мать сказала вам это, чтобы это у неё было, что пожрать, а никак не у вас? Ведь если бы вы сбежали от неё, вы бы прекрасно справились, в отличии от неё…
Светская львица обнажила клыки.
— Какой вы негодяй, мистер дознаватель тридцати двух лет от роду. И почему я с вами разговариваю? Ведь могла бы попросить Броуди просто вас выкинуть. И совесть моя была бы чиста — ни одна женщина не выдержит пьяницу в собственном доме.
— Просто вы тоже — очень добрая. Вас так и тянет совершить хорошее дело. Например, дать кому-нибудь средство от похмелья.
— И кто же бы это мог быть?
— Ох, не знаю… — я отлип от тазика и уселся на пол. Рядом со мной топала восхитительная ножка аристократки. — Знаете, у вас замечательная кожа.
Дворянка подняла бровь.
— Не поймите неправильно! Просто это редкость, когда у дам, даже у аристократок, сохраняется такая текстура и цвет…
— А вы видели много женских ножек, мистер детектив? — хозяйка дома смотрела меня сверху вниз, но с каким-то особым, покровительственным чувством.
«Конечно, я видел много женских ног — я ведь пытал людей»
— А какая разница? Ведь ваши ноги показались мне самыми прекрасными…
Раскрылась дверь, и в комнату вошёл Броуди де Вис. Застав меня где-то под диваном, он злобно засопел.
— Что тебе нужно, Броуди? — с неудовольствием спросила Жозефина, резко встав с дивана.
— Госпожа, уже почти восемь часов вечера! А детектив — валяется в гостиной. Не пора ли ему…
— Я сама решаю, кому пора, а кому не пора!
«Чёрт, уже восемь!»
Я поднялся с пола и, стараясь не стонать от боли, обратился к великосветской даме:
— Извините, я записан в крематорий на девять вечера.
— Ч-что?
— Ох… В общем, мне пора.
Я за секунду выпорхнул из душного дома и весело побежал по лужайке. Вдогонку мне неслись всяческие пожелания удачи…
Глава 25
Всегда грустно расставаться с теми, с кем только что познакомился. С отсутствием старых друзей можно легко примириться. Но даже недолгая разлука с теми, кого только что узнал, почти невыносима.
Как важно быть серьёзным. Сесили Кардью. Оскар Уайльд
На улице я столкнулся с уже знакомым по прошлому посещению Королевского района рыцарем: он вальяжно шёл по проспекту и с аппетитом вкушал яблоко. Стоило ему заметить меня, как он немного посерел лицом и, резко сменив курс, направился ко мне.
— Добрый день, товарищ рыцарь! — я отвесил подошедшему прилипале реверанс.
— Добрый-добрый, — недружелюбно ответил страж, покусывая фрукт. — И что же мы здесь делаем?
Я пожал плечами.
— Стоим, болтаем.
— Нет-нет, — мужчина отрицательно закивал. — Когда я говорю «мы», это означает, что я имею в виду конкретно вашу персону, а никак не нас двоих.
— Простите, я иностранец и не знаю всех тонкостей вашего языка… Получается, когда мы с вами встречаемся, и если я хочу сказать именно про нас двоих, мне нужно говорить «вы»?